Возвышение Меркурия. Книга 16 (СИ)

Вся ахинея, которую он нёс до этого, сама по себе звучала весьма пугающе. Но вот отказ от тортов — это чёткий сигнал, что грань пройдена. Обычными методами Мьёльнира не вытащить. Да и никакими иными, пожалуй тоже. Не хотелось этого признавать, но я не мог справиться с давлением, которое оказывала на его разум кроха «искры» Агвира. Боюсь, в случае открытого контакта, я скорее сам окажусь под её воздействием, чем помогу спутнику.

С самого начала внутри тлела надежда на вмешательство управляющей. Не в том плане, что она уничтожила бы Мьёльнира — я рассчитывал, что та попытается вернуть себе кусочек божественной сути своего хозяина, ослабив давление на разум спутника. Но она молчала. Возможно вовсе отключилась, когда из её разума выдрали настолько важный компонент.

А значит оставалось только одно — действовать самому.

Я дотронулся пальцами до руки Василины. Глянул деве в глаза. Коротко кивнул.

Та поняла верно — момент и всё вокруг замерло. Застыли на стенах отблески алого, недвижно стоял Эшмун, открывающий рот для крика. Обратился камнем, наполовину вытащивший из ножен саблю, Оболенский.

Двигаться стало чуть проще, но воздействие со стороны силы Агвира это полностью не сняло. На такое Дар Кроноса оказался неспособен. По крайней мере, при его использовании Василиной.

Сделав несколько быстрых шагов вперёд, я уловил краем глаза движение — лапа Мьёльнира, которой тот до того размахивал в воздухе, чуть опустилась вниз. Да и сам ёж начинал двигаться. Делая это с каждой секундой всё более быстро.

Я тоже ускорился — устремился вперёд с максимально возможной скоростью, стараясь добраться до цели. Когда до неё оставались считанные шаги, разум уловил вспышку гнева спутника. Тот всё же пришёл в себя и сейчас горел желанием меня остановить.

Не вышло. Слишком коротким было расстояние, чтобы успеть предпринять нечто, могущее отбросить назад римского бога. Сделав рывок вперёд, я буквально протиснулся через плотный слой силы, который заливал комнату и вытянул вперёд руку, стараясь достать пальцами до цели — частицы «искры» Агвира, что плавала посреди воздуха. Секунда и кусочек чужой божественной мощи оказался зажат в моей ладони. А сознание взорвалось мощными фонтанами эмоций.

Глава VIII

Сейчас я чувствовал всё то же самое, что недавно ощущал Мьёльнир. Ненависть к врагам и желание править всеми обитаемыми мирами. Жгучую потребность вырезать всех иных богов. Ярость плескала по всем направлениям, касаясь даже членов свиты — казалось, я слишком мягок и они должны подчиняться мне беспрекословно, приветствуя, как высшее создание. А не общаться на равных, имея наглость располагать собственной точкой зрения.

Искушение раствориться во всепоглощающей ярости и двинуться путём, на который она звала, было велико. Казалось ещё немного и это произойдёт — я пойду дорогой крови и трупов, стремясь любой ценой подмять под себя максимум населённых разумными миров.

Но это были не мои желания. Не моя воля. Не моя ненависть. Чужое. Пришедшее извне. Вторгнувшееся в разум и желающее покорить его.

Будь на моём месте кто-то иной, он бы уже проиграл эту битву. Даже я сам не справился бы, окажись тут до посещения Крепости Духа и получения колоссальной порции мощи от последователей Леры.

Сейчас же у меня были силы сопротивляться. Сражаться с навязываемыми желаниями. Пытаться сохранить самого себя. Того, кто предпочитал договариваться и не любил проливать кровь невинных. Пусть от него осталось не так много — за время становления в новом мире, мне пришлось много раз убивать смертных, которых я раньше оставил бы в живых. Но ядро личности сохранилось. Я был всё тем же Меркурием. Римским богом. Который не покорится крохе «искры» какого-то Агвира.

Последняя мысль вызвала новый удар по разуму. На него обрушился настоящий шквал чужой воли, что стремилась превратить меня в марионетку. Против чего я выставил образы из недавнего прошлого.

Отдых у бассейна. Девы, что вышагивают со стороны поместья в корсетах, потому как купальников у них не нашлось. Разом загоревшиеся глаза мужчин.

Груда золота, которую притащил Сандал, укравший его из сокровищницы царевича. Мчащийся крылатый спутник, ещё в образе ястреба, за которым тянется вереница женских трусиков. Поедающий свой первый кусок торта Мьёльнир.

Найхва, которая смотрит, как танцует каменный ёж. Потом она же, рассказывающая, что теперь я стал её избранником.

Дарья. Оболенский. Измайлов с его свадьбой. Кристина, которая летала за мной в Японию. Преклоняющая колени Асука. Глаза Леры, когда она поняла, что я пришёл освободить её из того дома в трущобах Петербурга.

Лица и образы мелькали сплошной вереницей. Выстраивали стену, которая не пропускала чужую волю дальше. Давали опору, чтобы противостоять ей. Позволяли мне держаться.

А когда мощная волна натиска схлынула, я ударил в ответ. Обрушился на сжатый в руке кусочек чужой «искры», стремясь ворваться внутрь. Перехватить контроль. Подчинить себе.