Возвышение Сайласа Лэфема

После Нового года оттепелей больше не было, на улицах лежал снег, который под ногами прохожих и копытами лошадей тут же становился грязным; после снегопадов к нему возвращалась чистота, потом он снова быстро утрачивал ее, делаясь темным и твердым как железо. Установился отличный санный путь; воздух полнился звоном бубенцов; но среди экипажей, ежедневно во множестве выезжавших вечерами на Брайтон-роуд, не было экипажа Лэфема; из конюшни прислали сказать, что у кобылы стали пухнуть ноги.

С Кори он почти не общался. Он не знал, о чем Пенелопа попросила Кори, по словам жены, ей было известно не больше, чем ему, а сам он не хотел ни о чем спрашивать дочь, тем более, что Кори больше у них не показывался. Он видел, что она стала веселее, чем была, и больше помогает ему и матери. Иногда он открывал немного перед ней свою омраченную душу, заговаривая неожиданно о делах. Однажды он сказал:

— Пэн, ты ведь знаешь, что дела у меня плохи.

— У нас у всех они не очень блестящи, — сказала девушка.

— Да, но одно дело, когда по собственной вине, а другое — по чьей-то.

— Я не считаю это его виной, — сказала она.

— А я считаю — своей, — сказал полковник.

Девушка засмеялась. Она думала о своей заботе, отец — о своей. Значит, надо вернуться к его делам.

— В чем же ты виноват?

— Не знаю, считать ли это виной. Все этим запросто занимаются. Но мне лучше бы с акциями не связываться. Это я всегда обещал твоей матери. Ну да что уж тут говорить, слезами горю не поможешь.

— Слезами, я полагаю, ничему не поможешь. Если бы можно было помочь, все уже давно бы уладилось, — сказала девушка, снова думая о своем, и не будь Лэфем так поглощен своими тревогами, он понял бы, как безразлична она ко всему, что могут дать или не дать деньги. Ему было не до того, чтобы наблюдать за ней и увидеть, сколь изменчиво было в те дни ее настроение; как часто она переходила от бурной веселости к мрачной меланхолии, как бывала то без причины дерзкой, то на удивление смиренной и терпеливой. Но ничего из этого не укрылось от глаз матери, которую Лэфем однажды спросил, вернувшись домой:

— Персис, почему Пэн не выходит за Кори?

— Ты это знаешь не хуже меня, Сайлас, — сказала миссис Лэфем, вопросительно взглянув на него, чтобы понять, что кроется за его словами.

— Я считаю, что она дурака валяет. Бессмысленно себя ведет и неразумно. — Он умолк, а жена ждала. — Если бы она дала ему согласие, я бы мог рассчитывать на их помощь. — Он опустил голову, не осмеливаясь смотреть жене в глаза.

— Плохи, видно, твои дела, Сай, — сказала она с жалостью, — а то бы до этого не дошло.

— Я в капкане, — сказал Лэфем, — и не знаю, как из него выбраться. Продать эти мельницы ты ведь не позволяешь…

— Я позволю, — печально сказала жена.

Он издал горестный стон.

— Я все равно уже ничего не могу сделать. Даже если ты позволишь. О господи!

Таким подавленным она его еще никогда не видела. Она не знала, что сказать. В страхе она могла только спросить:

— Неужели дошло до самого худшего?

— С новым домом придется расстаться, — ответил он уклончиво.

Она ничего не ответила. Она знала, что работы в доме приостановлены уже с начала года. Архитектору Лэфем сказал, что решил отложить отделку до весны, потому что все равно не стоит переезжать зимой; и архитектор с ним согласился. Сердце ее болело за мужа, но сказать ему об этом она не смела. Они вдвоем сидели за столом — она спустилась вниз разделить с ним его запоздалый ужин. Она видела, что он ничего не ест, но не уговаривала его и лишь ждала, когда он снова заговорит. Им было не до того.

— Я написал, чтобы закрыли фабрику в Лэфеме.

— Закрыли фабрику! — повторила она в смятении. В это ей было трудно поверить. Печи на фабрике не гасли ни разу еще с тех самых пор, как запылали впервые. Она знала, как он этим гордился, как похвалялся этим всем и каждому и всегда приводил в пример как главное доказательство своего успеха. — О Сайлас!

— А что толку тянуть дальше? — сказал он. — Я уже месяц как понял, что к тому идет. В Западной Виргинии объявилось несколько парней, которые тоже стали выпускать краску и за дело взялись крепко. Многого добиться они не могли, пока продавали ее сырой. А недавно и варить стали; рядом с их фабрикой оказался природный газ, горючее обходится им десять центов, а мне — доллар; и краска у них получается не хуже моей. Ясно, чем это кончится. А еще и рынок завален товаром. Ничего не оставалось, как только закрыть, и я закрыл.

— Что же станется с рабочими сейчас, в середине зимы? — сказала миссис Лэфем, ухватив лишь одну эту мысль из водоворота бедствий, кружившихся перед ней.

— А мне плевать, что с ними станется! — вскричал Лэфем. — Они делили со мной удачу, пусть теперь делят и это. Если уж ты так жалеешь рабочих, прибереги хоть каплю жалости для меня. Или ты не знаешь, что значит закрыть фабрику?

— Знаю, Сайлас, — сказала жена ласково.