Возвышение

Клаус попросил брата с сестрой держать это место в тайне, и Ребекка, чтобы скрыть дверной проем, повесила на него средневековый гобелен, изображавший златогривого единорога, кротко опустившего голову на колени прелестной девственницы. У сестры порой бывали очень странные идеи. Клаус оглянулся назад, а потом отвел гобелен в сторону, удаляясь от гостей и их разгула в безопасность своего чердачного святилища.

Сестра не приложила своих не знающих устали рук к этому месту. Чердак стал теперь намного просторнее, чем был в ту пору, когда они только унаследовали этот дом, но сохранил изначальный облик. Высокую двускатную крышу пересекали необструганные балки, а под ногами волшебно поскрипывали шероховатые половицы. В верхней части скатов были проделаны окна, и днем на чердак со всех сторон лился солнечный свет.

Клаус передвигал свой мольберт вслед за солнцем, наблюдая, как меняются в течение дня его картины. Иногда он забирался сюда по ночам, зажигал несколько свечей и отступал от мольберта, чтобы проникнуться воздействием сразу всех своих полотен. Тут он лихорадочно работал и не мог припомнить, чтобы хоть где-нибудь ему работалось продуктивнее.

Впрочем, толку от этого не было, потому что на каждой картине была она. Левый глаз Вивианн, черный, а вокруг – море ее белой кожи. Силуэт Вивианн, бегущей среди ночи по мощеной улице. Смеющаяся Вивианн: глядя на это полотно, даже тот, кто никогда не был с ней знаком, мог бы услышать ее смех – так прекрасно Клаусу удалось его передать. Вивианн в его постели – в первую ночь, в последнюю ночь, в каждую из ночей.

Это была не работа, а пытка. Он не мог рисовать ничего другого. За что бы он ни брался, все в конце концов становилось еще одной разновидностью портрета Вивианн.

Сейчас Клаус писал ее волосы, черные и гладкие, как вороново крыло, но полные жизни и движения. Именно это впечатление он и пытался ухватить. В свете свечи полотно казалось плоским и безжизненным, как история, которую он не сумел рассказать. Клаус взял кисть и принялся за работу, добавляя в одни места текстуры и света, а другие оставляя темными, как сама земля.

Раздался вой: это опять сработали защитные чары дома. Такое происходило всю ночь напролет. Все остальные были слишком заняты развлечениями, чтобы что-то заметить, а вот Клаус остановился, не донеся кисть до холста, потому что увидел в восточном окне ведьму. Она вольготно расположилась снаружи на выступающей балке, словно присела отдохнуть на парковую скамейку.

Клаус сразу узнал ее. Без разницы, что там предполагали старые чары Изабель Далленкур, но уж точно не то, что на их земле вдруг объявится незваная гостья. В лице гостьи Клаус видел черты ее матери: резко очерченный прямой нос, высокие скулы… волосы казались темнее, скорее рыжевато-коричневые, чем золотисто-каштановые, но глаза были такими же бездонно-карими.

Клаус быстро пересек комнату, желая, чтобы на ходу можно было закрыть все картины. Пусть Лили и покойная Вивианн приходились друг другу кузинами, но у Лили не было права видеть Вивианн такой, какой он ее изобразил. Независимо от родственных связей, Лили была одной из них, потомком трусов и слабаков, которые допустили гибель Вив.

Тем не менее он все равно открыл окно и пригласил ее внутрь. Лили была первой ведьмой за все эти сорок с лишним лет, откликнувшейся на предложение Клауса, и он не мог позволить себе ее игнорировать.

Воскрешать мертвых – дело непростое, а тут требовалось даже нечто большее. Тут нужна была темная, пугающая магия, обращаться к которой смели лишь очень немногие. Клаус десятилетиями распускал слухи – но потихоньку, не вовлекая брата и сестру, не их это забота – что ценой возвращения ведьм в Новый Орлеан станет Вивианн. Ведьмы страстно рвались вернуться домой, но никто из них не посмел выйти из общего строя, чтобы дерзнуть попробовать свои силы. Клаус знал, что к этому приложила руку Изабель, но теперь она мертва, а ее дочь пришла поторговаться и заключить сделку.

– Я могу дать вам то, к чему вы так стремитесь, – без предисловий начала Лили Леру. – Но вам придется заплатить. Отдельно за колдовство и отдельно кое-что для моей дочери.

– Как я и говорил… – начал Клаус, но ведьма нетерпеливо отмахнулась.

– Я знаю, что вы предлагаете, – напомнила она. – А теперь послушайте, чего я хочу.

Клаус никогда не горел желанием заключать сомнительные сделки, но если это означало, что к нему вернется Вивианн, то он готов выслушать все, что бы ни сказала эта ведьма.

Глава 2

Ребекка должна была признать, что Клаус умеет устраивать вечеринки. Они с братьями так долго жили в относительной изоляции, что теперь она никак не могла нарадоваться обществу себе подобных, и Клаус всегда был готов организовать для нее какую-нибудь компанию. Грациозные молодые вампиры наполняли дом, танцевали, пели, выпивали, бросали прельстительные взгляды друг на друга… и на нее. Всегда на нее. Для них она была больше чем знаменитость. Она была практически богиней.