Впечатления моей жизни

Одно ужасное событие довершило эти тяжелые удары. Кроме многих моих знакомых, убитых на войне, я потеряла большого друга, Сергея Павловича Шеина, геройски погибшего в Цусимском бою. Когда мне принесли это известие, я уже до того была измучена душой, что в первую минуту не была способна воспринять весь ужас непоправимого несчастья… Только ночью, оставшись одна, я пережила боль этой незаменимой для меня потери…

Еще при жизни мужа, очень забавлявшегося нашими деревенскими представлениями, мы часто устраивали спектакли с участием учителей, учеников и некоторых моих домашних. Имея в своем распоряжении прекрасный балалаечный оркестр, мне захотелось попробовать поставить оперу-сказку, с пением, разговорами и танцами. Для этого я сама написала либретто из сказки Пушкина "Мертвая царевна и семь богатырей", а музыку к нему заказала Николаю Федоровичу Фомину на мотивы русских песен. Даже муж очень заинтересовался этой попыткой, но так как Фомин тянул этот заказ очень долго, почти три года, то музыка была доставлена мне уже по смерти мужа, и только когда прошел год траура, мы приступили к разучиванию оперы, писанию декораций, подготовке костюмов и т.д.

Это была не настоящая опера, а феерические сцены с пением, вроде известной "Аскольдовой могилы". Я ввела два хора и пляску, а чтобы усилить хор, присоединила к школьникам мастеров моих мастерских, несколько любителей и дворовых. Персонал вышел огромный - шестьдесят человек.

Репетиции наши были очень затруднены полевыми работами учеников, приходилось совмещать серьезное дело с удовольствием. На беду и я в это время продолжала еще страдать горлом. Болезнь эта продолжалась целый год и явилась следствием почти полуторагодового страшнейшего кашля, которым я начала страдать во время болезни мужа. В результате сделался полип на голосовых связках, сильно затруднявший мне разговор. Голос был хриплый, я говорила через силу, и режиссерство, которое всецело лежало на мне, очень утомляло. Приходилось по нескольку раз каждый день повторять те же указания, самой прочитывать роли, давать верную интонацию, прерывать репетицию, самой всходить на сцену и показывать каждую мелочь. Кроме всего этого, мне пришлось еще взять на себя одну из ролей (царицы), к счастью, очень короткую и без пения, так как никого у меня на эту роль не нашлось. Но как ни трудно было провести все эти репетиции, обучить всех детей, все организовать, я не падала духом. Я всегда была настойчива, и если забью что-нибудь в голову, то выполню непременно.

Репетировать с хором взялся любезный наш сосед, Николай Дмитриевич Бэр, главный хормейстер московской оперы. Репетиции шли отлично. Балалаечным оркестром руководил В.А.Лидин и обучил его превосходно. Он же занялся танцами и сам придумал различные "па" для наших доморощенных балерин.

Немалую задачу представляло найти семерых богатырей. Пришлось набирать отовсюду. Оказались подходящими несколько рослых учителей и учеников, но один нашелся поражающий своим ростом, три аршина без вершка, сын нашего смоленского дворника.

Сарафаны и кокошники были частью взяты из музея, остальные сделали и расписали дома. Мужские костюмы все до одного пришлось сделать самим. Какое оживление, какая спешка царили повсюду. Весь дом принимал участие, кто шил, кто расписывал, кто клеил.

Декорации к этой пьесе писали Зиновьев и Бекетов и сделали их чисто сказочными и по краскам, и по рисункам. Особенно удалась светлица богатырей во втором акте. На этом фоне маленькая царевна (ее играла Е.В.Сосновская), в белом, вышитом золотом сарафане, в жемчужном кокошнике, и семь великанов в кольчугах и шлемах составили удивительную картину. Королевича Елисея исполнял учитель Дьяконов. Его небольшой тенорок хорошо звучал в главной арии: "Ах, истомился я".

Не обошлось, конечно, без курьезов. Чернавку играла Т.Захарович, тупая провинциальная скороговорка с апломбом, жена полухудожника, мнящего себя "непонятым". Он был приставлен мной к красильне в помощь Барщевскому, в пьесе же играл царя. Все актеры, с которыми я потратила немало времени, все же более или менее поддавались моему влиянию, слушались моих указаний, всех можно было обработать, только с одной "Захаровной", как ее называли, я ничего не могла поделать. Она не играла, а как-то бросалась с растопыренными руками, точно кур загоняла, реплики подавала быстро, выпаливая их единым духом. Учила я ее плясать, учила, но чем дальше, тем хуже выходило. К счастью, ее роль была комической и ее врожденная несуразность прошла за что-то искусственное. В день спектакля она имела успех.