Впечатления моей жизни

Недавно один мужик-краснобай, продавая нам свиную тушу, назвал ее "интеллигентным товаром" и как раз коснулся вопроса о крестьянках. "А что женщины! — сказал он. — Они не могут теперь вздвигать товара. Я и сам не могу в своем хозяйстве ореола сделать".

Так какого же "ореола" требует "Утро России" от простой, забитой и неопытной бабы? Да где же этому "Утру России" все знать?! Им кажется, что баба может доскакать верхом на помеле до ближайшего базара с мешком ржи на горбу.

В "Русском слове" от 26 ноября напечатано: "В Москве много детей 1-й гильдии, работающих на оборону от воинской повинности"… Да, действительно, московские купчики облеклись в мундиры и все до одного каким-то чудом оказались пристроенными к всевозможным организациям, и все без исключения околачиваются в Москве. Они шатаются по ресторанам, выставкам, театрам, по гостям и домам, где хорошо кормят, — словом, соединяют приятное с полезным, потому что наравне с военной службой они одновременно тут же обделывают свои дела…

А вот по сравнению с ними крестьянин… Не зная даже слова "патриотизм", он отдал родине все, что имел: своих сынов, свою последнюю скотину, свой посильный труд в лице копошащейся бабы с подростком на одинокой нивке, наконец, он отдал самое дорогое — свою жизнь!

Часто я видела — проводят они своего хозяина или сына и тихо так, без лишних жалоб или возмущения, идут каждый к своему делу, только разве выглядит кто-нибудь из них немного понурее, как-то медленнее, устало возьмется за работу, да и все.

Это — то особое смирение, к которому именно призывал нас Христос!

Господи, если по Твоему великому милосердию Ты нас и пощадишь от гибельной руки врага, то знаю я, что только ради них, этих смиренных духом, потому что на весах Твоего правосудия не мы достойны пощады, а они, эти чистые сердцем, безропотно несущие все тяготы грозно свершающегося над миром Страшного Суда Твоего…

* * *

В этом году мы засиделись в деревне, но пока еще не проходило дня, когда бы мы могли сказать с уверенностью, что хозяйство наше наконец достаточно наладилось и можно спокойно уехать. Впрочем, по правде говоря, нас никуда и не тянет…

Зимой на фронте нельзя ожидать каких-либо успехов, когда и летняя кампания ознаменовалась только одними победами генерала Брусилова в Галиции, правда, большими, но далеко еще не приближающими развязки войны.

Полное и необъяснимое бездействие на остальных фронтах угнетающих образом вот уж более года ложится на общее настроение, и даже выдающаяся доблесть Брусилова понемногу была забыта.

Черный маразм — уныние мало-помалу охватило все умы, и одновременно с этим начали распространяться страшные слухи о какой-то измене, темных силах и оскорбительном для нас сепаратном мире.

На какие факты могли опираться эти слухи? Откуда шли они? Кто их создавал? Неизвестно…

Нет ни слов, ни сил, чтобы возмущаться тем, что творится немцами над несчастными гражданами Бельгии и Польши. Там объявлен принудительный набор, и мы с тоской и мучительным напряжением ожидали хотя бы одного слова, сказанного сверху по поводу этого возмутительного дела. Но время шло, и ни единого звука не пришло нам в утешение. После пророненных как-то великим князем Николаем Николаевичем нескольких слов об автономии Польши мы хотели слышать, мы хотели прочесть, что Польша будет и должна быть свободна. Этого требует справедливость!…

В тишине зимних деревенских вечеров за чтением газет обыкновенно складывалось наше настроение. После прочитанного, нередко между строк, мы расходились по своим комнатам то в более повышенном, то в угнетенном настроении духа.

За последнее время, в связи со всевозможными прискорбными фактами и чудовищными слухами, нервы мои сдали, я похудела, потеряла и сон, и аппетит…

* * *

Наконец-то нашлись у нас мужи, и Россию, может быть, можно еще спасти! 1 ноября раздались с трибуны Государственной думы честные речи графа В.А.Бобринского и Пуришкевича, а затем и в Государственном совете графа Олсуфьева и других. Эти речи с их беспощадной правдой ужасны, пролитый свет на действительность страшен!

Казалось, что наша настоящая, прежняя русская душа умерла навсегда… Но велик Господь!… Россия еще жива. Жив, жив русский человек!…

Да будет благо вам… Вы, сказавшие в эти черные дни давно желанную правду, вы тоже совершили подвиг мужества, кликнули клич, и со всех концов нашей измученной родины на этот зов дружно отзовутся миллионы голосов! Мы с вами, в добрый час!

И радостно, и страшно…

* * *

Как я ожидала, так и произошло — клич кликнули, и все отозвались как один человек, от высших слоев общества до самой глухой деревни. Нашлись даже и среди женщин смельчаки, вроде княгини Васильчиковой, которая решилась написать всю правду тем, кому главным образом ее следовало знать.

И что же на все это? Репрессалии, отставки и наперекор здравому смыслу назначения, вроде Протопопова...