Вперед, гвардия!

Проще всего — послать Жилина подальше, но любопытно узнать, к чему развел он эту волынку, и Копылов сдерживается, выжидательно молчит.

— Значит, не знаешь? — спрашивает Жилин.

— Не знаю.

— Скажи пожалуйста, как интересно получается; в дерьме разобраться не может, а о государственных делах судит, — сокрушается Жилин, прячет усмешку в углах рта и неторопливо идет к катерам.

— Купил, черт плешивый! — громче всех смеется Копылов и, перебросив через плечо полупустой вещевой мешок, подымается по трапу на палубу катера.

Чигарев слышал разговор матросов, но не вмешался в него, хотя Копылов безбожно врал о силах, собранных, по его мнению, на берегах польских рек. Не так уж они были велики, как думал Копылов. Конечно, если смотреть на карту, читать условные знаки, испестрившие ее, то можно вообразить и не это. Но какова цена всем цифрам? — вот в чем вопрос. За время летнего наступления все части потеряли почти половину личного состава, и теперь перед противником стояли не грозные дивизии, готовые к бою, а полки и даже батальоны, сохранившие знамена и номера своих прежних дивизий. Да и оставшиеся в строю солдаты были далеко не те, которые вели недавно наступление. Оборванные, усталые, они охотно отлеживались в блиндажах, не отказывались передохнуть в населенном пункте, но в наступление не рвались. Правда, и у немцев силы были не ахти какие. Однако на них работала природа: закрепившись на гористых берегах рек, они просматривали и простреливали подступы к ним. Сломить их можно было только мощным огневым ударом, задавить массой, но этого-то и не хватало советским войскам. Осенние дожди так расквасили проселочные дороги, что на них тонули, вязли в грязи не только автомашины. Даже русские лошади, которым ничто не в диковинку, тщетно вытягивались в струнку и налегали на постромки: жидкая грязь засасывала и колеса и ноги. Вереницы подвод и машин стояли на дорогах. Появись в воздухе фашистские летчики — целей для бомбометания им долго искать не пришлось бы.

В армию поступило и пополнение. Это были в большинстве своем молодые парни, вчерашние школьники. Шлепая по грязи огромными ботинками, они угрюмо брели к фронту. И нужно было время для того, чтобы пополнение влилось в части, освоилось с обстановкой. Время, время и еще раз время сейчас решало все. Передышке были рады обе стороны, и лишь самые забубённые головушки, вроде Копылова, привыкшие судить обо всем со своей колокольни, не хотели смотреть правде в глаза.

Чигарев, как командир дивизиона, знал это лучше других и теперь, услышав голоса приближающихся матросов, надел фуражку и вышел из каюты.

— Товарищ капитан-лейтенант! Матросы Пестиков и Копылов явились для дальнейшего прохождения службы! — нарочито громко, чтобы порисоваться перед безусым молодняком, отчеканил Копылов и вскинул руку к заломленной набекрень бескозырке.

— Вольно, — ответил Чигарев и растерянно замолчал. Когда шел сюда, хотел сказать что-нибудь хорошее, отчего потеплели бы сердца, а сейчас ничего, кроме казенных фраз, в голову не шло. — Значит, выписались?

— Так точно!

— Ага… Хорошо… А ты, Пестиков, так и цветешь. Улыбка, румянец во всю щеку.

— У него, товарищ каплейт, пополнение семейства, — доложил Копылов, искоса поглядывая на Пестикова и легонько толкнув его локтем. Пестиков переступил с ноги на ногу, зачем-то провел рукой по лицу и сказал, улыбаясь:

— Мать приезжала и Петьку домой увезла… Заместо брата мне будет.

— И еще у него коржики домашние есть, — не унимался Копылов. — Страсть вкусные и в хозяйстве полезные. Когда мы до вас версты меряли, у меня из подошвы гвоздь вылез. Кругом ни одного дома, ни одного камня. Как быть? Я взял один коржик и тюкнул им по гвоздю. Ничего, подходящие. Гвоздь согнулся.

— Ты, смотрю, такой же зубоскал, как и раньше, — невольно улыбнулся Чигарев. — На каком катере служить хотите?

Матросы посерьезнели, переглянулись, и ответил опять же Копылов:

— Если дозволите, на старом. Привычные мы к нему.

— Хорошо. Устраивайтесь.

Скоро катера опять тронулись в путь. Первые дни плавания научили многому. Теперь катера шли не вслепую. Еще вчера, когда они только подходили к этому месту стоянки, здесь и дальше работала специальная группа, которая отыскивала фарватер, обозначала его вешками, воткнутыми в песчаные отмели. Но Западный Буг упрямился, не признавал себя побежденным. Он часто расплывался по отлогим пескам, как пролитое молоко по столу, и тогда исчезало даже подобие фарватера. Куда ни глянь — везде ленивая вода, неспособная даже промыть себе русло. В таких местах вешек не ставили. Не помогут.