Вперед, гвардия!

Семёнов не любил, побаивался, но и уважал Норкина, надеялся на него. Уважал за находчивость, умение обращаться с людьми и за военное счастье, в которое искренне верил Семёнов. «Прибрать бы этого дьявола к рукам, а там дело пошло бы!» — не раз думал Семёнов и хмурился. Пробовал уже. Еще в Сталинграде. Приглашал к себе, говорил, что дочка скучает и рада будет новому человеку, да Норкин отказался, придумал причину. А ведь дело-то ясное: уцепился за юбку своей врачихи и боится выпустить. Эта отцовская обида, пожалуй, больше всего и повлияла на их взаимоотношения.

А пока дивизион не прибыл, Семёнов занимался текущими делами: ежедневно заседал на оперативках, рассказывал офицерам о гражданской войне или уходил на «рекогносцировку», как он называл свои кратковременные отлучки на полуглиссере. Штаб Северной группы располагался в Рыбацкой слободе, до фронта было еще идти да идти, самолеты противника почти не тревожили маленький поселок, вот и позволял себе командир группы эту маленькую роскошь. Для новичка странным показалось бы лишь то, что рекогносцировки неизменно производились в сторону, противоположную фронту. Об истинной причине знали только Семёнов и его адъютант.

Дни стояли жаркие, безоблачные. Ни на реке, ни на берегу не видно ни одной живой души. Все попрятались в тень, отдыхали. Только с наступлением короткой июньской ночи оживали берега реки. Но едва солнце успевало скрыться за волнистой каймой горизонта, как воздух начинал дрожать от гула моторов фашистских самолетов. Сначала создавалось впечатление, что гудят сонные мухи, но потом гул становился все явственнее, мощнее, и скоро в нем тонули все другие звуки. Порой до слободы доносились глухие удары, вздрагивала земля и багровые вспышки озаряли небо. Прожекторные лучи, как ножницы, резали небо, а самолеты все шли, шли и бомбили глубокие тылы. Моряки порой видели черные силуэты самолетов, но огня не открывали: приказ!

Так было не день и не два. И вдруг однажды все изменилось. Ночь, как и предыдущая, была душная; как и раньше, потянулись на восток фашистские самолеты. Первый эшелон уже прошел слободу, и тут в небо ударил густой сноп разноцветных искр. Они, казалось, вырывались из самой земли, будто сама земля поднималась на свою защиту. Искры взметнулись веером, и на темном фоне неба за несколько секунд возникла огненная стена.

— Какой там дьявол стрельбу поднял?! — крикнул Семёнов, вылезая из своей землянки.

Ему никто не ответил.

— Я этому мерзавцу пропишу ижицу! — гремел Семёнов, потрясая кулаком. — Оперативный дежурный! Послать полуглиссер и выяснить!

Фашистские самолеты сбросили несколько бомб, и стена сразу стала плотнее: к трассирующим пулям присоединились снаряды.

— Отставить полуглиссер! — распорядился Семёнов. Он уже убедился, что неизвестные батареи только отвлекают на себя самолеты, что штабу никто и ничто не угрожает, а раз так, то зачем рисковать полуглиссером? Пусть те умники сами выкручиваются.

Коротка июньская ночь. Кажется, давно ли залил землю холодный лунный свет, давно ли вышли на ночную вахту соловьи, а небо уже начало светлеть, и среди соловьиного пения затерялся последний звук моторов последнего улетевшего самолета. Теперь только соловьи и тарахтящий движок радиостанции нарушали тишину. Семёнов зевнул, зябко повел плечами, скрылся в землянке и лег на койку. Самое время спать, а сна ни в одном глазу. И все из-за этих чертовых огневых точек! Откуда они взялись? Вчера пусто было, а тут… Славно лупили! Хотя никого не сбили, но сразу видно, что дело свое знают. Такую завесу поставили, что посмотришь на нее, посмотришь, а соваться — еще по-думаешь.

Нет, что ни говорите, а проще было в гражданскую. Ни тебе самолетов, ни танков, ни огнеметов, ни прочей гадости. Знай рубай да постреливай!

Семёнов размечтался, забылся, и вдруг его привычное ухо вновь уловило гул моторов. Слабый, словно захлебывающийся, он медленно плыл, заполняя ночь.

— Шурка! Опять летят, что ли?

Адъютант, спавший за дощатой перегородкой, перестал храпеть. Секундная пауза, и недовольный сонный голос спросил:

— Слушаю вас?

— Кого там еще черт несет? Или оглох, не слышишь?

Заскрипела койка и, кашляя, адъютант вышел из землянки. Семёнову показалось, что тот отсутствовал вечность, он хотел было встать или крикнуть, но в это время в светлом прямоугольнике двери появился силуэт человека.

— Дивизион Норкина подходит, — сиплым голосом доложил адъютант.

— С луны он, что ли, свалился? Рано еще ему…

— Уже позывными обменялся.

Семёнов быстро оделся и вышел из землянки. По реке плыли редкие, почти прозрачные пятна тумана. Среди них плотным строем клина шли катера. «Ишь, как отражал атаку, так и сюда пришел», — подумал Семёнов. Сейчас он, старый моряк, забыл о своих чувствах к Норкину и на все смотрел глазами профессионала. Молодцы! Такое расстояние прошли, а порядочек образцовый!

Катера, сбавив ход, подходили к берегу. Семёнов нахмурился и скрылся в землянке, бросив через плечо:

— Шурка, лампу!