Вперед, гвардия!

Бронекатера полным ходом пошли за убегающим противником. Тральщики, все больше отставая от них, шли сзади. Глаза устали от блеска воды, рулевым надоело вписывать катера в причудливые изгибы реки, а ей, казалось, конца не было. Несколько раз видели немцев. Они выходили на песчаные отмели, поднимали руки и просили взять их в плен. Моряки проходили мимо: зачем терять драгоценное время, распылять силы? Никуда не денутся эти молодчики. Если не солдаты, то местные жители заберут их и доставят куда нужно.

Гридин с тральщиками к месту переправы прибыл точно в назначенное время, а под вечер начали подходить и части дивизии. Первыми, как и следовало ожидать, появились саперы. Их командир, седой майор с молодыми живыми глазами, деловито расспросил Гридина о грузоподъемности, осадке катеров, отдал несколько распоряжений, переплыл реку и исчез на противоположном берегу. В лесу застучали топоры. С треском падали деревья. В воде копошились голые саперы. Они забивали сваи для мостков, укладывали на них настил.

За саперами подошла пехота.

Шла пехота в запыленных, стоптанных сапогах, в выгоревших на солнце гимнастерках, с лихо заломленными пилотками. Шла вольным широким шагом, шла уверенная в своих силах и позтсму непобедимая. Лес наполнился переливами гармошек, вздохами аккордеонов и звуками несен, песен раздольных, победоносных, как сама Русь.

Река готова выплеснуться из берегов от массы тел, разом бросившихся в нее, разом ударивших по ней сильными солдатскими ладонями, способными сжимать винтовку и нежно ласкать лицо любимой.

Но вот раздалась первая команда:

— Вторая рота… становись!

Казалось, что и не найти роты в этом круговороте человеческих голов, казалось, что не услышат солдаты команды, но она проплыла над рекой, бережно хранимая всеми, — и вот рота выстроилась на берегу.

— Справа по два…. марш! Переправа началась.

Гридин с интересом наблюдает за солдатами, по-прежнему прибывающими к реке. Солдаты не только идут, но и едут. Едут на трофейных лошадях, спины которых так же широки, как знакомые с детства печи; едут и на низкорослых русских лошаденках, невзрачных на вид, но способных, потряхивая головой, обойти вокруг всего земного шара; едут на трофейных велосипедах, мотоциклах и даже машинах.

— Расступись, пехота! Стопчу! — задорно орет усатый солдат, мешком подпрыгивая на костлявой спине какой-то обозной клячи.

Неизвестный шутник тычет коню под репицу колючую веточку, конь взбрыкивает задними ногами, всадник шлепается на землю и говорит под одобрительный хохот:

— Ишь, до чего умная скотина! Знает, что хозяин прибыл к месту назначения, — сама на землю ссадила!

Внимание Гридина привлек молоденький пехотинец. Сняв сапоги, ремень и гимнастерку, он бегает от одной гармошки к другой. И где бы он ни появился — обязательно звучала плясовая. Будь это «русская», «цыганочка», «лезгинка» — одинаково светилось радостью, расплывалось в улыбке лицо солдата, одинаково выбивали дробь его белые пятки, изопревшие в сапогах.

На поляну вышла низенькая зеленая машина. Из нее вылез генерал-майор и, прищурясь, посмотрел на своих солдат. Выслушав рапорт подполковника, он неторопливо подошел к переправе, осмотрел катера и спросил Гридина:

— Как считаете, старший лейтенант, успеем за ночь переправиться?

— Так точно, успеем, товарищ генерал-майор, — ответил Гридин. Переправить за ночь дивизию — выше всяких норм, но разве можно не переправить таких солдат?

Да солдаты и сами не ждали переправы. Вот рота подошла к катерам, солдаты разделись, сложили обмундирование и оружие на катера, а сами вплавь перебрались на правый берег Березины. Там они быстро оделись и тем же свободным шагом двинулись дальше.

— Ты мне только пушки переправь, — говорит генерал. — А они поместятся на твои коробки?

— Мы катера попарно швартовать будем. И переправите?

— Через Волгу так переправляли, — не скрывает обиды Гридин.

— Верно, верно, — поспешно соглашается генерал-майор, протягивает на прощанье руку и спешит на плотик, на который солдаты уже втащили его машину.

Дивизия продолжала переправляться, не переставая преследовать врага.

2

Волков, навалившись грудью на маленький штурманский столик, стоял в рубке. Казалось, что он поглощен наблюдением за рекой, за ее причудливыми изгибами. Но так только казалось. На самом же деле Волков не видел ни самой реки, ни деревьев, стоящих по берегам, ни верениц самолетов, летящих на запад. Не искал он в зарослях и противника. Перед его глазами все еще стоял Курочкин. Застенчивый, чистенький, краснеющий по всякому поводу. Волков как бы вновь видел его рядом с собой, вновь слышал его тихий голос, вновь читал запись в журнале, сделанную его дрожащей рукой.