Первой волной эмигрантов были «идейные», приехавшие сюда в конце девятнадцатого и начале двадцатого века. Сионизм в самом начале своего существования был, в значительной мере, профанацией – когда вожаки, собрав с толпы взносы «на возвращение в Святую Землю», поднимали тост «в следующем году, уже в Иерусалиме» – и так, десятилетия подряд! Приводя обманутым очень убедительные доводы, отчего сегодня не получилось, но завтра обязательно – если заплатите еще. Пока не нашлась группа фанатиков-идеалистов, решившая осуществить обещанное, чего бы им не стоило. Парадокс был в том, что многие из этих героев-пассионариев были беженцами из Российской Империи, ненавидевшими эту страну, как оплот погромщиков и полицейского произвола – но в своем мышлении и мировоззрении они впитали в себя идеи русского народничества: коллективизм, стремление к справедливости, желание самим трудиться на своей земле, не гнушаясь самого тяжелого физического труда. Что для ортодоксальных евреев (о которых рассказано выше) было не просто ересью, но и прямым бунтом: ведь идеалом должно считаться «будь как раввин» – а в Талмуте вписано, что «раввин лишается сана, если займется физическим трудом». Но для тех, кто выбрал местом своей эмиграции не манящие Соединенные Штаты, и даже не германский Кайзеррайх, «единственную страну в Европе, где к нам относятся как к людям», а Палестину, тогда очень далекую от благ цивилизации, на мнение каких-то замшелых старцев с пейсами было плевать с революционной колокольни!
Кибуцы тех легендарных лет были похожи даже не на советские колхозы, а на фаланстеры из снов Чернышевского. Колхозники имели приусадебный участок, скот, кур – и уж конечно, не обязаны были обедать исключительно за общим столом, из одного котла. А жизнь в кибуцах была как в казарме – тем, что в СССР заклеймили как «троцкизм». Надо было быть пассионарным евреем, чтобы решиться на такое – отказаться от многого, забыв даже свой прежний язык. Ведь иврит в начале двадцатого века был абсолютно непонятен для любого еврея (если он не раввин) – отличие от идиша (на котором прежде общались евреи) намного больше, чем церковнославянского от русского (языков одной группы): иврит это семитская группа языков, а идиш развился из швабского диалекта немецкого. Но сказано, что
Они ехали в свой новый дом, подобно тому, как русские заселяли Сибирь, а американцы Дикий Запад. Готовые не жалеть ни пота, ни крови, зубами выгрызать свое право жить тут, и защищать его до последнего патрона. При том, что для англичан, тогда хозяев в Палестине, эти непонятные эмигранты были возмутителями спокойствия, рушащими установившееся равновесие и порядок, а для арабов, лютыми врагами и конкурентами: ведь
– Они скупают наши земли, превращая честных пахарей в городских нищих. Мы не нужны им, даже как батраки. Так утопим же всех евреев в море – из-за которого они пришли!
Это сказал Камаль Ирекат – один из авторитетнейших арабских «полевых командиров». Который любил фотографироваться в белом тюрбане – считая, что так он больше похож на Панчо Вилью (которого считал своим идеалом). В тридцать шестом Палестина взорвалась – массовые беспорядки с убийствами евреев были в Иерусалиме, Тель-Авиве, Яффе, Наблусе. Поскольку среди жертв были и англичане, британская администрация и войска были вынуждены вмешаться. Причем на первом этапе глава «комиссии по примирению», лорд Уильям Пиль, предлагал арабам самые широкие уступки за счет евреев – ограничение эмиграции, разоружение «Хаганы», перераспределение земель – в обмен на мир. Но муфтий ответил, что его устроит – лишь если в Палестине не останется ни единого живого еврея. Явно переоценив первоначальные успехи восставших, и британскую уступчивость.