Вперед на запад

Полторы версты до казарм проскакиваем быстро; броневик, чуть наклоняясь, вписывается в поворот, в командирском перископе мелькают редкие деревца, переходящие в достаточно густой березняк. Впрочем, такая идиллия продолжается недолго; ещё при подъезде к первым же складам впереди слышна ожесточенная перестрелка, причем обе стороны явно стараются не уступать друг другу. Огибаем постройки и выкатываемся на всеобщее обозрение как раз в тот момент, когда гансы изо всех сил пытаются взять штурмом казармы, где засели обороняющиеся «ополченцы». Первыми под раздачу попадают два расчёта германских машиненгеверов, уютненько устроившихся у рельсов и пытающихся заткнуть огнем огрызающихся в окнах первого и второго этажей «ферфлюхте руссен». Заметив подъезжающую железную коробку, немцы справедливо решают, что это жу-жу неспроста, разворачивают пулеметы и пытаются нас притормозить длинными очередями, безобидно барабанящими по броне. Ню-ню, наивные немецкие мальчики! Кто же с голой пяткой на шашку прыгает? Хотя при такой плотности огня могут и в смотровую щель засадить…

– Носовое, картечью – огонь! – Снова суюсь в башню. Во, блин, как на флоте, не хватает только андреевского флага.

Спиридоныч, не оборачиваясь, кивает головой и наклоняется к прицелу. Заряжающий со снарядами в руках балансирует рядом. Пара картечных выстрелов быстро приводит в адекватное состояние оставшихся в живых пулемётчиков, которые, развернувшись к нам спинами, изображают «полный вперед!» к лесу с оставшимся в целости «ноль-восьмым». До тех пор, пока их не догоняет длинная очередь.

– Левый борт, отсекай гансов от железки! Правый борт, – огонь по штурмующим! Орудия, – шрапнелью по скоплению пехоты!.. Огонь на поражение, мочите всех, не дайте им приблизиться! Закинут внутрь гранату – всем кисло будет!

Повинуясь взмаху руки, наш «стармех» Карл Шекк переводит движки на малый ход, чтобы не так болтало и пулеметчики могли нормально целиться. Отсек снова наполняется грохотом выстрелов и кислым запахом сгоревшего пороха. Продвигаемся вперёд, «разрезая» гансов на две неравные части. Поменьше – тех, кто пытался добраться до казарм и не успевших смотаться, и побольше – кто сначала бежал помочь своим камрадам, а потом при появлении страшной шайтан-арбы развернулся на сто восемьдесят градусов и дал по тапкам, стараясь спрятаться в березняке, который особой преграды для картечи не представлял…

Так, слева всё в порядке, а справа?.. Да твою ж мать!.. Идиоты!.. Заметив подошедшую подмогу, «ополченцы» не нашли ничего лучшего, чем повыпрыгивать из окон и схватиться с оставшимися гансами врукопашную!..

– Правый борт, дробь стрельбе!

Пулемётчики, заметившие этот цирк одновременно со мной, сами прекращают стрелять, добавив к моим не очень хорошим мыслям несколько громких и впечатляющих матерных конструкций. В принципе, я их понимаю. Зелёный молодняк, ничему не наученный в запасных батальонах и использующий не самую плохую в мире винтовку в качестве оглобли имени Васьки Буслая в стиле банальной деревенской драки… Если бы у немцев здесь были окопные ветераны, а не резервисты ландвера не первой свежести, неизвестно, чем бы всё закончилось.

Через несколько минут народ закончил упражняться в мизерикордии и даже изобразил неровное подобие развернутого строя.

– Наблюдать за лесом, моторы не глушить! – Спрыгиваю на землю и принимаю доклад пепеляевского унтера, назначенного, как понимаю, главным:

– Вашбродь, четвертая рота опосля отбития атаки неприятеля построена! Докладал старший унтер-офицер Федоскин!

– Вольно, герои!.. А скажи-ка мне, Федоскин, какой такой умник скомандовал в штыковую, а? У кого шило в ж…пе колоться начало? Вы же мне сразу четыре пулемёта из боя выключили! А если бы не совладали с германцем, что тогда?.. Покрошили бы они вас и пошли дальше к станции, и где мне потом их надо было бы ловить?..

– Вашбродь, дозвольте обратиться! – зажимая ладонью кровящую рану на плече, из строя подает голос высоченный, как говорится – «полтора Ивана», солдат. – Дык мы все и скомандовали! Сами до себя… Вашбродь, тута за год такого натерпелись, што не тока из винтовки германца бить, руками хотитца до егонного горла добраться, али черепушку вмах расшибить, как горшок щербатый! И вины унтера здеся нетути…

– А представиться не надо, служивый? – задаю ехидный вопрос, одновременно вытаскивая из кармана перевязочный пакет и передавая его собеседнику. – На, держи. Перетянешь рану.

– Рядовой Хотьков! – Боец вытягивается, становясь почти на голову выше остальных.

– Так вы же все добровольно в плен сдались. Значит, знали, на что шли.

– Так, вашбродь, дурни были. Наслушалися… всяких агитаторов. Што, мол, у германца и в плену-то лучшее, чем в полку будет, што начальства с етими… как их… кипиталистами, во… на нашей кровушке деньгу зашибают… Вот и пошли сдаваться…

М-дя, знакомая картина… Наверное, всё-таки стоит революционную агитацию приравнять к диверсиям. Со всеми вытекающими…

– А нынче умными стали?

– Так точно, вашбродь, цельный год ума набирались, – солдат продолжает под нестройный гул голосов.