Вперед, русичи!

Ему однажды довелось видеть съемки фильма о войне. Кругом ездили машины, шумела нормальная жизнь, а на съемочной площадке у дома актеры в ужасе прятались от бомбежки. Но как только режиссер говорил: «Снято», все опять становились обычными людьми, курили, весело перешучивались. Так, может, и хан сейчас подмигнет ему, мол, не робей, Пашка, и дружелюбно, весело рассмеется.

Вместо этого хан, по-прежнему не глядя в его сторону, произнес какую-то резкую команду. Двое стражников тут же вышли из шатра, а старичок удовлетворенно закивал головой, поглаживая бороду. Прошло совсем немного времени, и стражники вернулись, втолкнув впереди себя связанного русского воина. Павел расширившимися от страха глазами смотрел на его могучую фигуру, открытое лицо с окладистой русой бородой и следами побоев.

– Готов ты отвечать на вопросы? – повинуясь жесту хана, спросил по-русски стоявший в полупоклоне человек.

– Мой бы меч сейчас, тогда б я и поговорил с вами, погаными. А об тебя, гнида, я б его и пачкать не стал, я б тебя одним мизинцем раздавил. Чтоб землю Русскую не позорил. Холуй.

«Переводчик», – догадался Павел, когда тот, кланяясь, начал по-монгольски повторять сказанное пленником хану. Но тот жестом остановил его. Гнев и презрение в словах русича не требовали перевода. Затем, глядя прямо в глаза связанному витязю, он твердо произнес длинную фразу.

– Всемилостивейший хан дает тебе последний шанс остаться в живых, – начал переводчик, – солнце не успеет разогнать утренний туман, когда славные воины, владыки мира, разобьют непокорных. Владычество великих монголов над миром засияет новым, немеркнущим светом. Будь же благоразумен, служить сильному – не значит предавать свою родину. Хан любит преданных людей, – добавил он, – послужи ему – и господином, не простым воином домой вернешься.

Эти слова вызвали лишь гордую и презрительную улыбку на устах воина.

– Передай своему хану, что скорее Угра потечет вспять, чем он одолеет русичей. И день не успеет смениться ночью, как полетят их собачьи головы с поганых плеч, и очистится земля Русская. А твой конец будет страшен! – бросил он в лицо переводчику. – Не укроешься ты ни от людского, ни от божьего суда.

Лицо предателя исказилось от злобы, когда он переводил сказанное хану. А русич гордо оглядел шатер и вдруг вздрогнул, когда увидел Павла. Совсем юного, напуганного всем происходящим, но в такой милой сердцу воина родной одежде.

– Не робей, хлопец, – громко сказал он, – я-то думал, чего они сызнова меня сюда приволокли, а они тебя запугать хотят. Не робей! И страху своего поганым не показывай. Пусть они нас боятся. Мы же русичи!

Договорить ему не дали. Повинуясь приказу, вперед вышел стоявший позади кресла полуголый человек и с радостным хищным блеском в глазах, накинув на шею воина сыромятный ремень, стал его затягивать.

– Не смотри! – успел крикнуть тот Павлу. И уже почти прохрипел: – А доведется живым быть, сказывай нашим: Любомудр не испужался поганых…

Скованный ужасом, Павел видел, как обмякло сильное тело, как посинело лицо и страшно выкатились глаза, как начали затихать страшные хрипы, вырывавшиеся из горла пленника. Не выдержав всего этого, он на какое-то время потерял сознание и не видел, как выволокли из шатра бесчувственное тело Любомудра, как удовлетворенно кивал головой старичок и усмехался хан, глядя на него, ошалевшего от страха. Реальность происходящего вернулась к нему с вопросом переводчика, который тот вынужден был повторить дважды.

– Как зовут тебя, юноша?

– Пашка, – помертвевшими губами прошептал он.

– Ты не бойся ничего, – ласково продолжал переводчик, – хан мудр и справедлив, щедро одаривает слуг своих. А не из княжеской ли ты дружины будешь?

Павел кивнул и увидел, как загорелись глаза у присутствующих в шатре.

– А далеко ли вы встали лагерем?

Павел отрицательно помотал головой. Нет, это было не кино. И перед его глазами все еще стояло посиневшее лицо Любомудра. Мог ли он представить себе такое, когда предложил Гриде поменяться с ним местами? Смог бы он вот так же гордо смотреть в лицо врагу, встречая свою смерть? Не объехал бы он этот век стороной, зная, что его здесь ждет? И ответы на эти вопросы, приходившие Павлу в голову, совсем не были геройскими.

Переводчик взял какой-то рисунок – видимо, это был план местности – и предложил показать, где именно расположились русские воины. Но Павел лишь замотал головой, он действительно не имел представления, где кто находится, тем более не мог указать это место на самодельном плане. Но, заметив, как потемнели глаза хана от этого его жеста, он торопливо сказал:

– Я на бумаге ничего не понимаю.

– Ты не спеши, подумай, опиши то место. – Переводчик внимательно глядел на него.

– Меня же связанным везли, а вот от того места, где меня полонили, недалеко будет, с версту всего, – вспомнил он свой разговор с Гридей. С облегчением до него дошло, что в создавшейся обстановке ему даже не пришлось исполнять роль запуганного языка, ни на что другое он был просто не способен. Страх так и не отпускал его.