Вперед, русичи!

– И это еще не все, молодой человек. Одними растениями дело не обошлось. Вчера в дом, где я остановился, вечером вернулся хозяин. С собой он принес шкуру, купленную у какого-то охотника. И представьте себе, это была шкура ягуара! Откуда она здесь могла взяться? – Вдруг лицо его помрачнело. – Невежество. Дикость. Как я уговаривал пожертвовать этой шкурой для науки! Это же такое доказательство! Куда там, он лишь посмеивался. Даже охотника, у которого он купил эту диковину, назвать отказался. И вы знаете, – зашептал Белокрылов, – шкуру-то он с собой взял, явно торговать собрался. Но я уж все силы приложу, чтобы заполучить этот образец. Иного мне наука не простит, – торжественно закончил он.

– Хозяина-то не Ефимом звали? – догадавшись, в чем дело, поинтересовался Павел.

– Ефимом, – настороженно глядя на паренька, ответил тот.

– А почему вы решили, что он шкуру у охотника купил?

– Да сам он о том рассказал. Только вот указать отказался. Но ничего, – опять загорячился Белокрылов, – мы с ним еще поговорим! Без шкуры я не вернусь. Не для себя – для науки стараюсь.

Павел представил себе, какой переполох, какую сенсацию в ученом мире могут вызвать эти находки, если Владимиру Никандровичу удастся раздобыть шкуру. В его воображении вдруг представилась картина, как гордо стоящий на трибуне Белокрылов выкладывает перед опешившими коллегами раздобытые им доказательства существования в Сибири таинственного тропического заповедника, а в довершение всего вытаскивает из своей большой сумки его штаны, побрякивающие металлическими цепочками…

Представив себе все это, он не выдержал и расхохотался. Опешив от такой реакции на свою речь, Белокрылов замер, и лицо его начало постепенно багроветь. А Павел, сам не желая того, уже не мог остановиться и хохотал все громче и громче.

Белокрылов, оскорбленный до глубины души и весь пунцовый от негодования, коротко бросил в его сторону: «Невежество!», буквально сорвался с места и, подхватив с телеги свою поклажу, гордо отошел. Эти его действия вызвали у Павла новый приступ безудержного смеха.

Примирение было невозможно. Павел понимал, что географ вряд ли теперь еще раз подойдет к нему. А сам он хотя и желал бы извиниться за смех, но не хотел объяснять его причины. Даже если бы Белокрылов выслушал всю его историю, он вряд ли бы в нее поверил. Во-первых, слишком невероятной она казалась, а во-вторых, он бы и не захотел в нее верить, так как она сводила на нет его «научное открытие», которое не вызывало у него сомнений и тешило самолюбие.

Поэтому Павел решил не извиняться, хотя и жалел о том, что обидел ненароком хорошего человека. Он догнал телегу, проверил, на месте ли магнитофон, осмотрел укрытое от любопытных глаз кресло. И уселся на солому. Через некоторое время молчаливый возница, обернувшись, увидел, что паренек, склонив голову, мирно подремывает под мерный скрип колес.

Разбудил Павла Амельян. Солнце уже начинало клониться к закату.

– Давай перекусим, что ль, – сказал он, – верст пять до Сростков осталось. Наверное, там и заночуем.

В Сростках решено было остановиться и устроить большой привал. Благо, что и лагеря разбивать необходимости не было. Большое село, все смогут по домам разместиться. Сростки! Сердце у Павла учащенно забилось. Неужели до встречи с Дашей осталось совсем немного времени?

– Это хорошо, что на ночлег остановимся, – не замечая волнения паренька, продолжал Амельян. – Я тебя и к Осипу свести смогу, на деваху твою посмотреть, да и сговориться с хозяином, если что, лучше сумею.

В ответ Павел лишь благодарно кивнул. И с этой минуты в нетерпеливом ожидании вглядывался в даль, надеясь разглядеть приближающееся село. Но прошло еще около часа, прежде чем показались первые дома. Тут уж он не выдержал, соскочил с телеги и пошел пешком, будто этим мог каким-то образом ускорить движение каравана. Но и с приходом в село ему еще на час с лишним пришлось запастись терпением.

Амельян не мог сразу проводить его к Осипу. Вместе с мужиками он развьючивал лошадей, укладывал в загоне груз. И лишь когда была расставлена охрана, решен вопрос с пастьбой и водопоем коней, они вместе пошли по улицам, на которые уже опускались вечерние сумерки.

Павел шагал вслед за Амельяном и думал о том, как позавидовали бы ему родители, если бы знали, что их сын идет сейчас по Сросткам задолго до того, как здесь родился их любимый писатель. Небось, сразу бы бросились разыскивать его дедов и прадедов. Они ведь много про Шукшина читали, родословную даже знали и спорили порой, обсуждая ту или иную версию появления его предков в Сибири. Но истина была сокрыта в глубине веков. А Павел вот оказался в девятнадцатом веке и, наверное, много мог бы узнать, но ведь не будешь расспрашивать про человека, у которого еще и мать не появилась на свет.

Да и не до писателя ему было. Громко застучало сердце, и в груди как-то похолодело, когда Амельян уверенно свернул с дороги к воротам добротного большого дома. Возможно, уже за этим забором ждала его Даша, а значит, скоро мог наступить конец путешествия. И они вместе вернутся домой.