Вперед в прошлое!

Потом и я уснул на накрахмаленном до хруста белье. Проснулся вечером, протер глаза. Было еще светло. Привычка откладывать важные дела уже дважды подвела меня под монастырь, потому к Лялиной нужно ехать уже сегодня. Я придумал, что и как надо повернуть, чтобы загнать папашу в угол, и он не отвертелся.

Полный решимости, я вышел в зал и обнаружил Наташу, сидящую возле телефона, поджав ногу.

— Что? — спросил я.

Она помотала головой, но я и так знал: она звонила Владу, а его для нее не было дома.

— В институте? — спросил я, сестра кивнула, я подошел к телефону. — Диктуй номер.

— Зачем? — вскинулась сестра. — Влада же нет.

Я посмотрел на часы, показывающие полседьмого вечера.

— Диктуй. Проверим, есть или нет.

«Я не хочу знать, — читалось на ее лице. — Я не готова это знать».

— Ну?

И все-таки она сдалась. Я принялся набирать номер, прижав трубку к уху и поглядывая на сестру, которая все больше бледнела, судорожно сжимала-разжимала пальцы. Тр-р-р, тр-р-р, тр-р-р — вертелся диск. Из трубки донеслись протяжные гудки. Наташка шумно сглотнула слюну. Наконец бодрый женский голос ответил:

— Алло?

— Здравствуйте, это Саша из института. — Я так представился, потому что Саш много, и уж точно у Влада есть знакомый с таким именем. — Позовите, пожалуйста, Влада.

— Минутку. — Донеслось приглушенное: — Вла-ад! Тебя тут какой-то Саша.

Он ответил матери неразборчиво и выдохнул:

— Да!

Я протянул трубку Наташе, которая тотчас жадно в нее вцепилась и прохрипела:

— Влад, привет. Это я…

— Не звони мне больше, — прорычал он, и посыпались короткие гудки.

Наташа стояла и смотрела в трубку. Лицо ее было каменным. Она не верила своим ушам, потому остервенело принялась звонить еще. И еще. И Еще. Но вызов снова и снова сбрасывали. Сообразив, что ее предали, она упала на диван и закрыла лицо руками, воскликнув:

— Ну почему-у-у?

— Отец пригрозил, что посадит его за связь с несовершеннолетней, — объяснил я. — Он хвост и поджал. Потом, может и приползет, но нужен ли тебе такой… парень?

Как же мне хотелось найти этого Влада! Расквасить его морду, потом — пристрелить его, а труп скормить рыбам. Я сел рядом с ней на диван, посмотрел на бабушку, стоящую в проеме двери, кивнул на выход. Она поняла без слов, и мы вышли на улицу.

Бабушка так изощренно выругалась, что Боцман, лежащий у порога, вскинул голову.

— Извини, — сказала она мне.

Я поделился планами:

— Сейчас я поеду в одно место, поговорю с человеком и попытаюсь сплавить папашу ей.

Бабушка вскинула брови.

— Ей?

— Любовнице. Скажу, пусть забирает его себе. Пока он не свалит, ноги нашей в той квартире не будет.

Бабушка покачала головой.

— Бедная моя Оленька! Какой подонок, а — даже дети знают, с кем он чешет свой хер! Но ты все делаешь правильно. — Она горько усмехнулась. — Вот ведь как. Что у Ирки, что у Оленьки были козлы, а не мужья, а единственный мужчина в доме — внук.

Она ободряюще похлопала меня по спине. Свой парень бабушка Эльза.

— Бабушка, иди к Наташе. Не надо ей сейчас быть одной. А я поехал — хватит тянуть кота за яйца. Гангрену лечат оперативно.

Переобувшись в подсохшие кеды, я отправился на остановку. В автобус сел в семь вечера. В Николаевку должен был приехать около девяти. Если очень повезет, успею раньше.

Я уже знал, что ей скажу. Но сработает ли мой план, зависит от того, что там за Аня Лялина. Вдруг психопатошная дура, и кидаться начнет? Или стерва размалеванная.

Воображение нарисовало перегидрольную курицу с красными губищами и тенями до ушей. И патлы дыбом, лакированные. Эдакая злая мачеха, современный вариант.

Но так ли оно на самом деле?

Глава 17 Мышь половая, одна штука

Лялины жили в двухэтажном общежитии при въезде в поселок. Как, интересно, папаня справлялся, когда у Ани есть принцесса Анжелочка? Ее просили часок погулять, посидеть под ларьком, пока они предаются плотским утехам? Может, потому он и не уходит от нас, что им с Анечкой жить негде?

Если всем нам переселяться к бабушке, опять будем сидеть друг у друга на головах. Нет-нет, пусть он валит из квартиры, еще чего — жилье оставлять ему и любовнице.

Но раз я пришел, нужно доводить начатое до конца. Гюльчатай, открой личико! Сейчас я узнаю, какая ты, разлучница и, надеюсь, избавительница.

На ступеньках у подъезда два тощих татуированных деда курили папиросы. Я поздоровался. Так принято в сельской местности: если здороваешься — хороший мальчик, нет — хамло зазнавшееся. Деды кивнули в ответ. Я развернул смятый листок с адресом, чтобы не ошибиться. Двадцать восьмая квартира — на втором этаже.

В доме воняло… даже не знаю чем. Есть характерный запах советских общежитий: прогорклая вонь стряпни, впитавшаяся в стены, табак, запах старческого тела и чего-то еще.

Точно не захочет родитель сюда переселяться. Я переступил дохлого таракана и шагнул на деревянный щербатый пол второго этажа. Где-то орал младенец, разноголосо работали телевизоры, визгливо ругалась женщина, все это сливалось в адскую какофонию неудавшейся жизни.