Вперед в прошлое!

— Не-на-ви-жу! — воскликнула Наташка, указала пальцем на Гаечку. — И ты ненавидь.

— Ладно, — пожала плечами она.

На месте Лялиной я бы сменил школу. Урезонивать Наташку бесполезно, к благоразумию взывать — тоже. Уж очень отец постарался отравить ее душу ненавистью.

Водку Рамиль больше не предлагал. Колбасы, на которую все так рассчитывали, оказался жалкий огрызок, и каждому досталось по два кусочка. Но голод никого не погнал домой.

— Давайте в мафию! — предложил Рамиль.

— А и давайте, — поддержал его я. — Жаль Борьки нет, чем больше народу, тем лучше.

Каждый раз, когда мы играли, будто бы получался провал во времени. Так же и в этот раз. Хоп! — и уже пять вечера, а значит, мать пришла с работы, и настала пора предъявить пятерки и принять пахлаву медовую. То есть похвалу, как мы условились еще в мае: я сдаю экзамены на «отлично» — она хвалит. Но возникали сомнения, что она выполнит обещание, потому что в последнее время мама всем своим видом показывала, как ей в тягость жизнь, и лучше бы сдохнуть.

Ну нет так нет. Может, хоть немного за нас порадуется.

Дома нам навстречу выбежал Борька, спросил:

— Ну как?

— По пятерику! — Наташка аккуратно сняла модные импортные кроссовки, подаренные бабушкой, и рванула в кухню — хлопнул холодильник, загремела посуда.

Борис все так же смотрел выжидающе.

— «Отлично» у меня и у нее, — объяснил я и вдруг понял, что он жаждал получить пятьсот рублей и его больше интересовало, сумел ли Илья списать. — Ты проиграл. Возвращай деньги.

На его лице отпечаталась вся скорбь еврейского народа, он тяжело вздохнул, и я не удержался.

— Нехорошо радоваться неудаче товарищей. Кстати, как там мама? Она должна нас с Наташей торжественно похвалить.

Борис вздохнул и кивнул назад, в сторону спальни.

— Закрылась, ревет. Не будет она вас хвалить.

— А что случилось? — спросил я, предполагая, что вряд ли что-то серьезное.

Борис пожал плечами.

— Пришла с работы с опухшим лицом, закрылась и час не вылезает.

— Разберемся.

Разувшись, я направился в зал, постучал в спальню, но мне никто не ответил. Я потарабанил настойчивее. Шевельнулось дурное предчувствие, сжали горло невидимы пальцы.

— Ма-ам?

Когда я собрался вламываться, мне ответил протяжный всхлип. Фу-у-ух! Живая, уже хорошо.

— Можно войти? — Я толкнул дверь и скользнул в комнату.

Мама сидела на кровати, закрыв лицо и раскачиваясь из стороны в сторону. Похоже, ее психическое состояние ухудшилось, как бы она не скатилась в депрессию! Не в хандру, которую трепетные девы ошибочно называют модным словом, а в декомпенсированное клиническое состояние, когда гормоны радости то ли не выделяются, то ли организм их не видит, и у человека все силы уходят на борьбу с желанием умереть. Тут только психиатр поможет.

Я уселся рядом, осторожно положил руку ей на плечо и доложил:

— Мы с Наташей сдали экзамены на пятерки.

Отреагировала мама неожиданно: обняла, повисла на мне и завыла. Ее трясло, руки сводило судорогами. Я прижал маму к себе, понимая, что это не манипуляция, а пора вызывать бригаду санитаров, а то она еще в окно выйдет.

Немного успокоившись, но продолжая дрожать, она запричитала:

— Господи, прости, уныние — грех, я больше не буду. Я жить хочу. Как же сильно, оказывается, хочется жить! Клянусь, не буду, не буду, не буду!

— Что случилось? — Я встряхнул ее.

Она внезапно успокоилась, посмотрела обреченно, обеими руками погладила меня по голове, по лицу, будто прощаясь.

— Взрослый какой. Вы ж без меня не пропадаете, да? Бабушка поможет. Только к мачехе не ходите!

Или все-таки она немного повредилась рассудком?

— Да что такое?! — Я вскочил, стряхивая ее руки.

— Я проходила медосмотр… Анемия. Малокровие то есть. Стали искать… Нашли… — она всхлипнула, — о…опухоль щитовидной железы. Подозрение на рак. Завтра еду в онкодиспансер.

— Ничего у тебя нет страшного, — успокоил ее я, хотел добавить, что у нее обычные спящие кисты, но вовремя вспомнил, что в этой реальности никто о них еще не знает.

— А откуда анемия? Все совпадает, Павлик, — сказала она обреченно.

— Мам, мы едим что попало, недополучаем витамины и микроэлементы. К тому же у нас был хронический стресс. Нет у тебя никакого рака, не выдумывай глупости!

Уверенность в моем голосе немного ее успокоила, хотя сам я начал сомневаться в своих словах. В той реальности Вичка Плечко не умирала. У Каюка не возникало мысли завязать с веществами. Отец не уходил к Лялиным. В этом мире все по-другому. Но я-то тут меньше месяца, неужели за это время у мамы успел развиться рак?

Меня передернуло от мысли, что из-за меня что-то там в мироздания нарушилось, и мама теперь может умереть. Я снова сел, обнял ее и принялся успокаивать:

— Все будет хорошо. Вот завтра я поеду с тобой, ты сдашь анализ или что там делают…

— Биопсию.

— Вот! Возьмут у тебя биопсию, и ты убедишься, что все в порядке. А потом мы поедем к бабушке, и ты наконец сможешь радоваться жизни. — Я чуть встряхнул ее, как маленького ребенка, бьющегося в истерике. — Ну, посмотри на меня.

И она посмотрела, смахнула слезы и попыталась улыбнуться, а я вдруг понял, какая же она на самом деле маленькая и беспомощная.