Принято считать, что дети растут в основном летом. Из нас всех здорово вытянулась только Гаечка. Просто одноклассников мы не видим три месяца. Точно так же казалось бы, что они подросли, если бы эти три месяца разлуки выпали на зиму.
— И правда — только скажи! — Гаечка ударила кулаком о ладонь.
— Поддерживаю, — кивнула Наташка.
— Спасибо, — кивнула чуть повеселевшая Алиса и пожаловалась: — Мать ваще сдурела. Целует по утрам, завтрак готовит — иногда кажется, жопа слипнется. Старается. А я не могу ее простить.
Мы направились к трассе.
— Ненавидишь ее? — спросила Наташка. — Я предка ненавижу, но он заслужил.
— Презираю, — прошипел Алиса. — Она такая дура! Раньше думала, так кажется из-за злости. Но смотрю — и правд дура! У нее мозги куриные.
Это хорошо, что Алла поддалась моему внушению. Когда-нибудь Алиса научится ее если не любить — жалеть.
— Наша маман тоже интеллектом не блещет, — пожаловалась Наташка, и я ее ущипнул, поймал возмущенный взгляд и покачал головой.
— А я обожаю маму, — припечатала Гаечка. — Да, она не профессор и высшего образования у нее нет, но она нас любит.
— Да, тетя Лена классная, — кивнула Алиса, вздохнув.
— И я уважаю предков, — прогудел Чабанов и выдал мудрость: — Вообще не любить предков — это нормально. Какой предок, так к нему и относятся.
Каюк воздел перст:
— Вот! А мне пофиг. Мелкий был — любил. Ща ваще пофиг. Что нет их… Они ж как животные.
— А мои подбухивают, — пожаловался Минаев.
— П***ят тебя? — с сочувствием спросил Каюк, хлопнул себя по губам. — Пардон!
Димон мотнул головой.
— Не, они добрые и даже не дерутся и не ссорятся. Но валяются. Батя недавно не дошел, упал под забором. А мне стыдно. — Он покраснел. — Но я их все равно люблю.
Рамилька, которому неделю как сняли гипс, слушал выпучив глаза. Для мусульманского мальчика не любить родителей было дико. Ну бьют, так это нормально! Но у него хватало благоразумия не спорить.
Илья молчал. У него была идеальная семья, и мы все ему завидовали, теперь и Яну завидовали, правда, фамилия у него осталась прежней — Соловьев. Каретниковы пока просто оформили опекунство. Я остановился и сказал:
— Народ, короче, так. У нас всех э-э-э… Скажем так, сложности в общении с одноклассниками. Мы вшестером: я, Илья, Димоны, Рамиль и Саша — банда, нам проще держаться вместе. Юра и Алиса, помогайте друг другу, и, если вдруг кто наедет — говорите нам. Борис и Ян — то же самое.
При упоминании школы Ян вытягивался и замирал — готовился к тому, что его начнут дразнить из-за ожога, а у Бори кулаки сжимались, он был омегой класса, его все дергали.
Только дерзкая Наташка пользовалась в классе авторитетом.
— Как же я хочу скорее отмотать срок, — пожаловалась она и добавила мечтательно: — Поеду учиться в Москву! Там весело! Вон, Пашке помогать буду торговать. Фирму организуем. Через год уже мне восемнадцать! Круто будет иметь свою фирму.
Память взрослого воспроизвела разговоры тех, кто занимался бизнесом в девяностые: тот же Виталя, который потом переключился на бартер, сам собирал печати липовых фирм, в начале девяностых всем было плевать, а позже он перестал наглеть и стал делать все по уму. Тогда мало кто понимал, что такое «фирма», это было скорее статусное явление. Как иномарка и голда.
— Организуем, но позже, — пообещал я, подумал немного и добавил: — А нафига тебе фирма, ели ты собралась стать актрисой? Это же круче.
Наташка высказала нехарактерную для нее благоразумную мысль:
— Великой я вряд ли стану. А не великие интересны, пока есть внешность, то есть лет до тридцати. А потом надо чем-то другим зарабатывать.
Все-таки с мозгами у нее все в порядке, вот только темперамент, врубая режим «люблю не могу», их частенько отключает.
— Короче, давайте завтра встретимся здесь. — Илья указал на огромную шелковицу на перекрестке, ту самую, которую вспоминал я-взрослый, едва попав сюда. — И все вместе пойдем в нашей форме.
Он имел в виду одинаковые белые рубашки, которые я привез из Москвы.
— Без пятнадцати девять? — уточнил Рамиль.
— Да, — кивнул я и сжал кулак, Илья сделал так же, и мы стукнули кулаком о кулак.
Потом то же я проделал со всеми членами клуба, включая девчонок. Одного круга нам показалось мало, и мы пошли по второму — лишь бы оттянуть момент прощания, когда каждый окажется наедине со своими страхами и проблемами, которые завтра встретят нас во плоти.
Наконец распрощавшись, мы разошлись. Пока брели домой, окончательно стемнело. Наташка всю дорогу ворчала, какая у нас конченая школа, нормальных парней нет, одни дебилы или мелюзга, девки — бычки, учителя — тупые.
Борька тоже ныл, ему было завидно, что Наташке остался год учебы, а ему еще мучиться и мучиться, и хорошо, хоть Ян появился, будет в классе с кем дружить.