-И твой отец тоже. После того, что ты сделала - ему ректором не быть. И в университете не остаться. Это в самом лучшем для него случае, если доказать сумеет, что не подстрекал, даже косвенно, разговорами на тему. Пока что его в больницу положили с инфарктом, сейчас состояние тяжелое, и выкарабкается ли, не знаю. А мачеха - она ведь тебе не родная, у вас и прежде отношения были не очень - так прямо тебя проклинает, за то что все благополучие семьи под откос, от тебя отрекается и "желаю, чтоб эта вражина в лагере сдохла", вам очную ставку устроить, чтоб она тебе это в глаза высказала? Так что доигралась ты, Нина - все равно из каких побуждений! Попав во враги народа - и мало ли какие намерения у тебя были, одни лишь дела значение имеют!
Она смотрит на меня как на призрак. И спрашивает:
-Я же тебя убила. Видела. Как?!
Я лишь усмехаюсь в ответ. Рукой дотрагиваюсь до шеи - до того места, куда Машеньке попала пуля. Слегка кручу головой и приподнимаю губу, чтобы вышел "вампирский" оскал, как в киноужасах из будущего. Но не говорю ни слова - догадайся сама. Зачем я это сделала - а просто так! Чтоб боялись - "нас не убьешь". Информационный дым опять же. Да ведь и не произнесла я ни слова - чтоб в протокол или на пленку. И следователь моей улыбки не видел, я к нему спиной. Так что не было ничего - ну а за то, что ты вообразишь, никто не отвечает.
И тут дочка ректора, бывшая советская студентка, осеняет себя крестным знамением. Затем, глаза круглые, орет в истерике:
-Сгинь! Изыди! Гады! Ненавижу! Всех ненавижу!
Ну что, товарищ капитан, можно уводить. И чтоб она в камере с собой не покончила, как Горьковский! Она живая нужна, и именно такая. Злая на своих подельников - и готовая всех их утопить.
Моя совесть чиста. Раньше думала я, рядовых членов организации, на ком крови нет, "поговорить и простить". А сейчас я не уверена, не затаились ли среди них такие вот "ниночки", готовые ударить! Так что, пусть ваша судьба станет предостережением другим. Чтобы усвоили: можно и нужно открыто критиковать какие-то недостатки, но создать тайное общество, против Советской Власти, это уже за гранью, откуда нет возврата, это черта, переходить которую нельзя, за ней смерть! Что там еще Макиавелли говорил (читали нам его, в Академии), срубить несколько голов для власти куда безопаснее, чем повысить на грош налоги - потому что первая мера, в отличие от второй, касается далеко не всех, и о себе постоянно не напоминает. В "Юной гвардии", по нашим сведениям, было не больше, чем несколько десятков человек - и кого-то все же оправдают. Так что, мучеников будет немного - и не станут они мучениками-героями, ни в чьих глазах.
Жестоко - но с врагами иначе нельзя! За смерть хорошей девушки Маши - кто-то должен ответить. И если не сумели предотвратить - то отомстить сумеем сполна!
Но когда я вечером, накануне нашего отбытия, рассказала все своему Адмиралу, то услышала ответ:
-"А что вы будете делать, когда придется стрелять? Когда вашу подругу-учительницу распнут грязные монахи... Или когда вашего друга-врача забьют насмерть палками молодчики в ржавых касках! И тогда вы озвереете и из колонистов превратитесь в колонизаторов". Так кажется напишет наш будущий гений фантастики? Ну а нам в реальности это еще предстоит - когда будем социализм во всякие конго и гвинеи-бисау нести.
-"Попытка к бегству" - вспомнила я, демонстрируя память - но эти ведь, убив Машу, перешли грань, из-за которой возврат нет. Стали нам врагами.
-Ну как тебе объяснить, солнышко? Вот я, подводник, обучен, что бой выдержки требует, и холодного разума. Обстановку оценил, подкрался незаметно, ударил и исчез. А не так, как ... Слышал я, такое на суше бывало в сорок первом - немцев увидели, и сразу вперед, ура, в штыки, на пулеметы. Там, где можно было бы поближе подпустить, обойти, хитрость какую придумать. Вот так и эти - с горячим желанием, но без ума. Спринтеры с коротким дыханием - как наш Аркадий напишет, лет через пятнадцать. Честно хотели как лучше - ну а получилось по дури, как всегда.