Впереди Авангарда

– Я съел свою кровать! Выпишите мне новую! – кричал из-за фанерной перегородки жуткий хриплый баритон. – И трём соседям моим тоже принесите кровати. Я их тоже сожрал! И соседей других поселите. Этих нет уже. Вообще, я людей не перевариваю. Но эти были ничего. Соль, перца побольше, соус « Южный» и нормально. Без аппетита, но сожрал. Не замените всё, я прогрызу стену и улечу на Марс. И там всем расскажу, что у вас на весь коллектив бешеных всего три смирительных рубахи. Через день над вами вся вселенная ржать будет! И партия накажет. Почетное знамя не даст за год.

– Кто-то ночью спёр у меня мой личный прокатный стан и доменную печь. Как я теперь буду стране сталь давать!? – рыдал фальцетом молодой щенячий голосок. – Подключите органы внутренних дел! Или я напишу в ООН, Народный контроль, в Генштаб ВВС, ОБХСС и дяде Вите. Он вам всем шеи скрутит. Его даже муравьи боятся! И клопы!

Похожих заявлений было не менее пятидесяти, изъявлялись они настоль угрожающе, что не испугаться их могли только образа с Николаем Угодником, святой Матроной, Матерью Божьей и главный врач в образе протоиерея Симеона.

Эти вопли перепрыгивали через фанерную двухметровую изгородь, обозначавшую мужское отделение. Факт подтверждала символичная «М», выведенная элегантно славянской буквицей с завитушками как на дворовом сортире храма-дурдома.

С другой стороны церкви, в большой комнате, где раньше служили молебны «за упокой» и отпевания, разместилось женское отделение, тоже обнесённое фанерой с широкими, под все женские форматы, дверью с буквой «Ж», не менее загогулистой. Оттуда слышалось хоровое чтение молитвы «Царю Небесный».

– «Царь Небесный, Утешитель, Советник, Наставник, Дух истины, везде сущий и всё наполняющий присутствием Своим, Сокровище благ и Податель жизни, прииди и поселись в нас, очисти нас от всякого греха и спаси, Преблагий, души наши».

В процессе изречения заклинания этого большинство барышень из провинциального Зарайска и окрестных деревень тихо, ласково плакали и сморкались, конечно же, не в подолы юбок. В платочки вышитые крестиком. Но из хора выбивались-таки истеричные голоса с дежурной, заученной интонацией.

– Русалки не могут долго жить промеж кирпичей. Верните меня в родную речку Тобол, где поймали. Там и дом мой, и муж-слесарь, пьяный всю жизнь, и свекровь – сволочь! Акула белая. Отпустите, я вам всем варежки свяжу к зиме на рыбьем меху!

Кто-то тихонько, чтобы не обрушить, бился о фанеру мягкой копной волос.

Какая-то дама, явно из рафинированных ссыльных, умоляла невидимых докторов.

– Я уже три дня не была в Лувре, Галерее Уффици во Флоренции, в Сикстинской Ватиканской капелле, даже в Римских Капитолийских музеях и в Музее Галилея, плюс в любимом несравненном музее Антонио Страдивари, который в Кремоне. Позор! Я отстаю от благословенного влияния прекрасного и теряю интеллигентность! Отправьте меня вечерним поездом в Париж беспрекословно!

Ну, много звучало поверх фанерных стен и других выпадов в адрес психиатрического диспансера, главврача, медсестёр, и даже дворника невнятно ругали и стыдили, за то, что метлой он забрасывает самую вонючую пыль на головы страдальцев душевных. Правда, дворника в дурдоме пока вообще не было даже в штатном расписании.

Ваньку-дурака разместили отдельно. Возле ризницы за Царскими воротами поставили кровать, тумбочку для мыла и зубной щётки с порошком «Особый». Сами врачи имели выгородку за престолом прямо под распятием Христа.

– Чего они все горланят-то? – Иван постучал кулаком по фанерной двери и без разрешения вежливо ввалился в убогий кабинет докторский. – И какого пса меня отдельно от народа отлучили? Я смирный. Не покусаю никого.

– Вот у нас в храме, то бишь, тьфу ты, в диспансере, три отделения всего. – главврач, протоиерей Симеон-Афанасий посадил Ивана на табуретку, ногу его уложил поверх другой и постучал по коленке серебряным молоточком. Ваня проявил инстинктивную бурную реакцию и въехал ботинком главврачу поддых.

Отец Симеон отдышался за пяток минут и разъяснение довершил: -

Одно – для мужчин, другое – для женщин, а третье – для психически больных. Вот ты больной, но единственный. Больше в Зарайске нет умалишенных кроме председателя облсовпрофа Жестяного. Но его забрать не даёт первый секретарь обкома Червонный. Потому как нормального труженики перестанут бояться и не станут взносы платить. А псих собирает мзду профсоюзную аж с избытком. Ну, если натурально кто занеможет башкой, мы его к тебе и подселим. Будет веселее, да, Ванюша?

– Я – Иван-дурак, – аккуратно поправил доктора Ваня. – А дурак – это не псих. Вон те, которые орут, психи. Чего зря башкой стучаться об фанеру? Хрена ему прогрызать метровую стену и лететь на Марс? Давайте его ко мне. У меня карты с собой. Будем в дурака играть. Хотя я и без карт дурак.