Впереди Авангарда

И ворвался Иван в родной город как внутрь киноплёнки, на которой снято кино фантастическое. Не совсем понятное, а потому пугающее и недоброе.

– А себя мне где искать?– Крикнул он в окно.– Не на кладбище? Живой я в девяносто втором?

– Ты, Ваня, в психушке пожизненно лежишь. В настоящей. Сейчас, в шестьдесят четвёртом, настоящих психов мало, поэтому многие просто так у вас в храме лежат. Косят от проблем. Спрятались. А в девяностых от любви к деньгам, жадности и зависти или от нехватки этих бумажек много народа свихнулось. И открыли им настоящий большой дурдом.

– А я – то там что делаю?– Ваня остановился. – Я же простой дурак. Здоровый на всю голову.

– Кто- то настучал про то, что ты коммунизм взялся строить и сделал его ещё в шестьдесят пятом. Опытные психиатры в девяносто первом году всё перепроверили, тебя продиагностировали и нашли у тебя, Ваня, паранойю. И компаньоны твои там же. Кроме Червонного. Величина! Кто его тронет!

Голос ведьмы уже почти не слышен был. Иван еле разобрал слова.

–Да, бляха, добро всегда наказуемо.– Вспомнил Иван то ли пословицу, то ли чью-то мысль мудрую. – Нет на свете никого и ничего праведного. Всё это только кажется.

Он бежал слишком быстро и заметил просто случайно, что несётся по дорожкам кладбища. Значит окно из ада было здесь. Ну, а где ему ещё быть!

Летел он, почти не касаясь земли. Так решила, наверное, ведьма Хелен. Чтобы он за десять минут увидел побольше.

Города, ясное дело, Иван не узнал совершенно. Клумбы, сотни цветочных оазисов, затоптали. Поломали все кинотеатры. Магазины старые, больницы, школы, столовые, единственную картинную галерею и старинный парк снесли вместе с прудом да лебедями, гордостью Зарайска. Ленина скинули с постамента, вместо него построили на площадке десятиметровую Эйфелеву башню. Смотрелась она как галстук «бабочка» на сталеваре возле доменной печи. Везде вроде грибов после дождика торчали одинаковые как сыроежки будки «комков». Иван постоял по минуте возле трёх коммерческих уродцев, пёстро, привлекательно раскрашенных. Передние стёкла вокруг дыры, через которую шла продажа, были облеплены приклеенными разноцветными пакетиками с одинаковой надписью» «bubble gum», пачками сигарет «Marlboro» и «Camel». Ещё на уровне глаз прилепили розовые квадратные пачки с названием «сondom». Ну и, конечно, бутылки стояли в три ряда. Круглые, квадратные и в виде пирамиды. Джин, ром, виски, коньяк грузинский и водка, именованная людьми с мрачной фантазией : «ваше здоровье», «слеза ребёнка» и «любимая».

–Ванька! Ты что ль? Ты же в «дурке».Сбежал, гад?– Из окошка высунулся закомый. С батей работал арматурщиком на железобетонном. Постарел. Седина чубчиком свисала на красное широкое лицо в морщинах.– Ну, не уходи. Подожди. Я выйду сейчас.

Он выбежал из своего «комка» с двустволкой и горящими глазами.

– Ты, сучок, какой был двадцать лет назад, такой и есть. Молодой, красивый. Кормят в дурдоме на убой и витамины всякие колют. Знаю. Тесть там, слава богу, год уже парится. Дышать дома легче стало.– Он воткнул Ване в грудь оба ствола и радостно сказал.

– Ах, как же я тебя, сучонок, раскрошу сейчас вдребезги! Это ты, падла, со своим коммунизмом перекрыл нам, нормальным гражданам, дорогу к деньгам! Ты нас вынудил, сволочь, лежать на диване, толстеть, терять ум возле телевизора. И это ты усыпил во всех предприимчивость. Я за десять лет вашего долбанного коммунизма от ста не мог восемнадцать отнять. Не на чем было тренироваться. Деньги отменили. А школьное всё забыл. Ум – то тренировать нечем. Я лежу, а домой всё несут. Полы моют, лампочки протирают и бельё стирают. Жена забыла, блин, где у нас в доме кастрюли, вилки и ложки. Десять лет кто- то прибегал, всё варил, на столе расставлял и убегал. А через час опять появлялся, посуду мыл и прятал. Говорил, что это – его любимое дело в жизни. Ты что натворил, подлая твоя рожа! Я при социализме тайком, конечно, но приторговывал. Ленина бюст отливал из гипса в трафарете и пихал по учреждениям. Кто откажется Ленина купить? Да ни в жисть! А тут ты со своим коммунизмом, поганец. Всё! Скажи жизни своей «гуд бай». Молись, волчина позорный! Капитализм у нас теперь. Можно опять креститься, молиться, в Бога верить и в церкви торчать по полдня. Мы теперь, наконец, цивилизованный капиталистический народ. Буржуа! Вот шмальну тебя, ублюдка, скажу что это ты коммунизмом нас траванул на десять лет. И деньги запретил. Любой суд меня оправдает. Там люди тоже деньги берут от бедолаг терпил.

Иван спокойно выкрутил у него из рук ружьё. Всадил приклад ему в ботинок и пока торговец матерился, корчась на тротуаре, побежал дальше. В храм бывший. Вернули его к жизни. Красавцем стала обитель духа Божьего. Золотые купола, ажурные серебренные кресты, роспись религиозная по фасаду. Внутри под куполом висела огромная люстра весом под двести килограммов, а стены украсились фресками, написанными большим мастером И теснились всякие иконы по шести стенам.

– А как бы мне увидеть отца Симеона? – Спросил Иван проходящего мимо со свечой диакона.