Впереди - Берлин!

Это было серьезным успехом. Пока противник медленно отжимал обескровленные части Бабаджаняна и Костюкова с севера, группа Гусаковского сумела оттеснить окруженную немецкую группировку к югу и сохранить разрыв между внутренним и внешним фронтом нашего кольца.

Сиплым от волнения голосом Гусаковский спрашивал:

- Кто докладывает?

- Подполковник Помазнев.

- Что случилось? Почему нет Иванова?

- Отправил его к врачу. Подробности позже.

Позже мы узнали подробности последнего боя комбата Александра Петровича Иванова.

В Кихары из всего батальона дошли четыре танка. Впрочем, в других частях положение было примерно таким же. Наши пытались наступать дальше, но фашисты ринулись в контратаку и потеснили пехоту. Укрыв свои танки в овраге, Иванов отбил противника и на этот раз.

В перископ командир батальона заметил несколько фаустников: они пробирались густым кустарником по краю оврага. Пехотного прикрытия под рукой не было. Иванов приказал танкистам периодически прочесывать пулеметами подозрительные участки, а сам с несколькими бойцами отправился истреблять "истребителей танков". Фаустники были уничтожены, но храбрый комбат получил в завязавшейся перестрелке пулю в колено.

Уходить из боя из-за такого "пустяка" он не собирался: острой боли не было, только нога наполнилась, казалось, чем-то тяжелым, хрустящим под пальцами. Лишь через несколько часов, подчинившись строгому приказу начальника политотдела бригады Помазнева и передав в его распоряжение своих танкистов, Иванов сел на мотоцикл и отбыл в медсанбат. Водителя он согнал с его места, заявив, что в коляске трясет. Перед расставанием комбат горько сожалел: "Эх, ребята, вас сейчас отдыхать отведут, а мне - в госпитале валяться".

Вскоре пришло письмо от Иванова, скорее удивленное, чем горькое: "Очнулся, вижу: огромный белый марлевый шар, окутывающий верхнюю часть бедра, - остаток моей правой ноги..."

...Катуков, обрадованный взятием Кихар, вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел.

- С плацдарма мы не вернемся, я это чувствую,- пошутил он. - Если немцы и не убьют, так у Гусаковского на НП все равно с голоду помрем.

- У него и посуды нет,- съехидничал Гетман.

Гусаковский славился своей неприхотливостью и беззаботностью ко всему, что касалось собственной персоны. Иосиф Ираклиевич предпочитал расправляться с едой на ходу, прямо из котелка. Но угощать гостей так вроде бы неудобно, и поэтому в нашем присутствии комбриг предпочитал и сам не есть, и нас не кормить. Сейчас он стоял в растерянности, но не успел он что-либо сказать, как появился Помазнев. Михаил Ефимович стал спрашивать об обстановке в районе Кихары, и Василий Тимофеевич подробно доложил:

- Когда бригада вошла в Кихары, немцы начали свой прорыв навстречу, на север. Заняли мы село с тяжелым боем, было очень много раненых. Местность там для танков почти недоступная, овраги. Пока держу на кладбище, на окраине Кихаров, несколько самоходок из полка Мельникова и танков Иванова. Четвертые сутки люди из танков не выходят. Командир роты Попков на моих глазах героически пятую атаку отбил. Я находился у него в танке, когда кончились снаряды; тут, как нарочно, и гусеницу порвало, и болванкой броню пробило. Весь экипаж был изранен, сам командир тяжело, кровью истекал. Водитель сунулся было из люка и сразу увидел немцев в соседней лощине. Кругом автоматчики мертвые лежат. Один командир отделения, Федор Ваганов, остался жив. Водитель ему кричит: "Крышка, браток. Ползи в танк, будем вместе умирать", - а тот автомат к пузу, и ползком в копну - оборону держать. Вылезли люди из танка, кровью истекают, еле держатся на ногах, а сами гусеницу натягивают. Только фрицы поднимутся в атаку - Ваганов их очередью из автомата косит. Рассказывал потом, что, когда последний диск вставил, холодно ему очень стало. Это в такую жару! Чтобы согреться, ползал еще быстрее, одиночными бил. Видим - бежит он на немцев, маленький, коренастый, весь черный и автомат, как дубинку, над головой крутит: патроны кончились. Тут мотор танка заработал, стрелок дал очередь из пулемета - немцы так и посыпались. Думаю рассказать про этот бой всему личному составу.

- Не забудь и о Серикове,- напомнил Гусаковский. - Сегодня его "сорокапятки" насмерть дрались. В батарее одна пушка осталась, почти всю прислугу перебило, сам командир заряжающим у орудия стоял. Шестой раз ранило. Жаловался мне: "Опять не везет". Воевал он в пехоте почти три года, а все без орденов. Когда прибыл в бригаду, я, честно скажу, думал, что плохой вояка. А теперь вижу, что исключительно смелый человек, замечательный, мыслящий офицер.

Андрей Лаврентьевич Гетман хитро улыбнулся:

- Гусаковский, что ты все о людях? Расскажи-ка лучше, как сам сегодня бугры у Кихаров брал.

Но Гусаковский вроде бы не расслышал и продолжал:

- У этой высотки хорошего врача, майора Штридлера, ранило. Оказывал он помощь автоматчику, и бронебойным снарядом скользнуло по его сумке, разбросало все медикаменты. Снаряд, к счастью, не разорвался, но ударило врача крепко. Автоматчик сумел сам себе перевязать руку ремнем, а левой, здоровой, врача потащил.