Впереди — Днепр!

Все вооружение и боевая техника были в превосходном состоянии. Железнодорожные эшелоны сплошными потоками везли пополнение. В штабах были продуманы, передуманы и отшлифованы самые обстоятельные планы действий. И днем и ночью на полигонах и стрельбищах шли упорные занятия, в штабах и на командирских учениях десятки раз отрабатывались варианты прорыва советской обороны, отражения контратак, форсирования рек и речушек, действий в самых различных и неожиданных условиях. Все это радовало и вдохновляло фельдмаршала. Но за всем этим ощутимым благополучием у Манштейна, незаметно возникнув, нарастало раздражение. Первый толчок этому, видимо, дал командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Гот. Едва встретив фельдмаршала и доложив о состоянии своей армии, он с каким-то непонятным упорством начал твердить о медленном поступлении нового вооружения и боевой техники, о плохой обученности прибывающего пополнения, о других тех самых десятках и сотнях недостатков, непорядков и недоделок, которые неизбежны при подготовке любого большого дела.

Вначале Манштейн счел это за обычное для большинства начальников стремление выпячиванием недостатков оправдать свои будущие промахи и ошибки. Но вскоре фельдмаршалу пришлось отказаться от этого предположения. Подобно Готу, правда не так решительно и смело, командиры корпусов и дивизий его армии также отмечали медлительность в поступлении пополнения, намекали на мощь русских и недостаток сил для прорыва их обороны и достижения решительных успехов. В этом несомненно сказались, как твердо решил про себя Манштейн, события недавнего прошлого: зимнее отступление с Кавказа и от берегов Волги. Фельдмаршал по себе чувствовал, сколь тяжелы и потрясающи были эти события, отбросившие немецкую армию от уже почти достигнутых целей назад к тому, с чего началось лето прошлого года. Но как бы ни велики и ошеломляющи были минувшие потрясения, все исцеляющее время и надежда на будущее смягчат, загладят, а затем и совсем сотрут их впечатление. В таком состоянии основным для человека являются непрерывная активная деятельность и избежание всяческих толков, пересудов и воспоминаний прошлого. Забыть, начисто вычеркнуть из памяти все, что было тяжелого и неприятного, и все силы устремить в будущее! Поэтому фельдмаршал, не считаясь со своим временем и здоровьем, одно за другим проводил совещания, разборы учений и занятий, выезды в части и подразделения, создавая вокруг себя кипучую, напряженную обстановку целеустремленной деятельности. Это постепенно, как медленное, но верное лекарство, сняло с него раздражение, и он уехал от Гота в веселом и приподнятом настроении. Только в пути, среди мелькания утопающих в зелени украинских сел и городов, возникало и тут же гасло какое-то щемящее, неприятное ощущение зыбкости всего, что он видел и делал. Но в Запорожье, в штабе группы армий, слушая доклад начальника штаба, Манштейн опять остро почувствовал то же самое, что испытал при встрече с командующим 4-й танковой армией. Пунктуальный, обстоятельный и деловитый начальник штаба группы армий с так хорошо знакомой Манштейну привычкой настойчиво подчеркивать то, что его особенно волновало в данный момент, несколько раз повторил, что русским, во-первых, известно о подготовке немецкого наступления на Курск и, во-вторых, они проводят целую серию мероприятий, готовясь к борьбе с новой танковой техникой. Эта подготовка дошла, оказывается, уже до того, что каждый советский солдат знает не только общие данные о «тиграх», «пантерах» и «фердинандах», но и в совершенстве изучил их слабые стороны и уязвимые места.

Такое известие не было для Манштейна неожиданностью. Многолетний военный опыт подсказывал фельдмаршалу, что общий план большой операции, где участвуют многие тысячи людей, в полнейшей тайне сохранить почти невозможно. Рамо или поздно, по слухам, догадкам, а часто и точным сведениям противник узнает о готовящихся против него действиях. Еще сложнее сохранить в тайне выпуск нового оружия. По существу оружие это остается тайной до тех пор, пока идея его устройства зреет в голове конструктора. Стоит лишь только начать производство нового оружия, а тем более в массовых количествах пустить в войска, тайна станет явью и сведения о нем быстро долетят до противника. Поэтому сообщение начальника штаба группы армий нисколько не удивило Манштейна. Раздражало и сердило его то, что начальник штаба докладывал все это по своим личным предположениям и отдельным смутным слухам. Разведка же никаких конкретных и проверенных данных не давала.

— А предки ваши не страдали манией преследования? — резко оборвал он без умолку говорившего начальника штаба.

Тот удивленно вскинул брови, густо покраснел, потом, бледнея, привстал и с обидой пробормотал:

— Я не понимаю вашего вопроса.