Чтобы добраться до радиостанции, Черниченко нужно было перебежать через улицу, которую утюжили танки. Термитные снаряды то и дело высвечивали полуразрушенные хаты, решетки покосившихся плетней, сломанные деревья...
Политрук притаился за стеной, дождался, когда очередной танк пронес перед его глазами угловатую корму, и бросился бежать наперерез другому. «Только бы пулеметом не срезал!» — билась мысль. Упал на перепаханную землю: буквально в метре пролязгали гусеницы, расшвыривая мерзлые комья глины. Замполит скатился в водосточную канаву, и это его спасло.
По-пластунски преодолел центральную часть улицы. Поднялся, побежал. Его заметили — совсем рядом вздыбил землю снаряд, взрывной волной ударило о забор. Успел только вжаться лицом в перемолотый серый снег..
Майор Крусков и комсорг бригады Чумаченко, наблюдая за действиями Черниченко и видя, как он упал, посчитали политрука убитым. Казалось, последняя надежда связаться с корпусом рухнула... Но Черниченко все-таки добрался до радиостанции, доложил о критической обстановке в Самодуровке.
Теперь нужно было спасать машину с аппаратурой. «Где Турищев? Что он там копается?» — Черниченко сбросил наушники и, открыв дверцу, позвал командира радиоотделения. Но старший сержант не мог ответить: лежал на боку в луже крови. Оттащив Турищева к скирде соломы, политрук завел мотор и отогнал машину в укрытие.
Стал на подножку, спрыгнул на землю. И вдруг в глазах потемнело, он пополз вниз, хватаясь онемевшими пальцами за борт радиостанции. И уже не слышал ни выстрелов, ни взрывов. Лишь жуткая тишина и какой-то неестественный покой...
А гитлеровцы наседали. Основной удар принял на себя батальон капитана Атлантова. Людей в нем осталось не густо — многих не досчитались при взятии Самодуровки, тяжелораненых вывезли в тыл. Ощущалась нехватка боеприпасов. И все же батальон с несколькими пушками крепко стоял на ногах. Собрав бойцов, комбат коротко обрисовал обстановку. Потом к личному составу обратился замполит старший лейтенант Татауров. Как всегда спокойно, сказал:
— Товарищи! Отходить нам некуда. В центр прорвалось несколько танков. Немцы оцепили Самодуровку и с флангов. Будем держаться до последнего. Надеюсь, что ни один фашист не выстрелит нам в спину...
...Гитлеровцы, укрываясь за уцелевшими стенами хат, перебежками приближались к обороняющимся. Но когда бросились в атаку, нарвались на такой губительный огонь, что вынуждены были отступить.
Батальон держался! Когда немцы, в который уже раз, отхлынули, до стволов пулеметов и автоматов нельзя было дотронуться: плесни водой — закипит.
После некоторого затишья на хутор пошли «юнкерсы». Вытянувшись цепочкой, они снизились до бреющего и сыпанули бомбами. Несколько пушек и расчетов в батальоне вышли из строя: щиты помяло, лафеты покорежило, разбросало зарядные ящики. Раненые лежали вперемешку с убитыми, присыпанными мокрой землей.
Вновь появились гитлеровцы.
Огонь батальона заметно слабел. Разорвавшимся снарядом убило капитана Атлантова. Пулеметная очередь перерезала старшего лейтенанта Татаурова. Оставшиеся в живых бойцы кинулись в рукопашную. Бились прикладами, лопатами, а кто и кулаками...
Лишь к вечеру противнику вновь удалось овладеть Самодуровкой. Впоследствии она несколько раз переходила из рук в руки.
Потери с обеих сторон были огромные. Среди погибших оказался и комбриг майор Василий Мартынович Рахманов.
Позже, когда в часть возвратился Иван Черниченко, мы узнали, что же с ним произошло.
...Он очнулся от того, что кто-то грубо его тряс. С трудом разлепил ресницы, хотел приподняться, но острая боль пригвоздила к земле. Как в тумане, увидел нависшую огромную фигуру.
Ногам стало холодно. «Раздевают»,— подумал он и уже отчетливо увидел глаза-буравчики под суконным козырьком, рыжую щетину.
— Вытряхивайся,— человек в полицейской форме зло ощерился.— В раю можно ходить и босиком.
Рядом стояли два гитлеровца.
Полицай снял с Черниченко сапоги, шерстяные носки, шапку, хотел стащить и свитер, но он, как и ватник, пропитался кровью. Полицай брезгливо поморщился. Черниченко и еще нескольких раненых начали избивать ногами.
К вечеру их, как поленья, швырнули в кузов машины, отвезли на окраину хутора Полячки, загнали в колхозную конюшню и закрыли дверь. Затем подожгли.
Огонь начал жадно лизать кровлю, пробил потолок, пополз по стропилам...
Как в кошмарном сне, Черниченко почувствовал, что его кто-то тянет. В груди саднило от едкого дыма, к горлу подкатывался тошнотворный комок... И вдруг — спасительный глоток воздуха!
Открыл глаза...
Тащил его вначале санитар старшина Николай Ря-боконь, потом стал помогать какой-то паренек. Они быстро уложили Черниченко на сани, что стояли за углом конюшни, присыпали соломой. Лошади тронули куда-то в темноту.
— Тебя как зовут? — спросил Черниченко возницу.
— Вася Борышполец. Не бойтесь. Я — комсомолец. Честное слово.
— А куда ты меня везешь?
— В Зеленоград...
Лошади шли медленно. Под полозьями поскрипывал снежок.