Читаем Впереди разведка шла полностью

К нам подбежала военфельдшер Ольга Приходько. Ей нужно пробраться к раненым танкистам, но ложбина простреливается крупнокалиберным пулеметом. Нашли ей броневичок. Кто-то из ребят даже пошутил: «Вернись с ним обратно, а то не дадим больше...»

Отправив Ольгу, сделали небольшой крюк, зашли отходящим гитлеровцам во фланг. И в тот момент, когда я перепрыгивал через рыхлый бруствер хода сообщения, случилось то, чего не забуду всю жизнь.

Гитлеровцы пустили в ход свою «карусель» — шестиствольные минометы, стали бить по площадям. Рядом грохнуло, как горный обвал, и я не сразу сообразил, что же случилось. По затылку будто огрели молотом, повалили на землю и накрыли тяжелой могильной плитой. Теперь ясно понял — привалило...

Говорят, что в такие мгновения, когда жизнь висит на волоске, в сознании человека проносится все его прошлое. О каком прошлом могла идти речь? Я не мог пошевелиться. Дело в том, что меня накрыл сначала зарядный ящик, а потом уже привалило землей. Пытался хоть как-нибудь перевернуться, однако боль сковывала тело. Доска ящика врезалась в спину, руки тяжелели, сознание стало притупляться. Легким не хватало воздуха, всего от головы до ног сковала судорога, злость терзала душу. Можно погибнуть от пули, шального осколка, попасть в засаду, где последний патрон — твой верный друг, но вот так, по-глупому, ждать медленного конца... Но что это? Отчетливо уловил шорох, тяжесть постепенно отпускала тело... Галлюцинация? Открыл глаза, ртом схватил живительный глоток воздуха, как сквозь кисею, увидел сначала руки в глине, потом лицо... Да это же Сеня Ситников! Он откинул в сторону ящик, взял меня под мышки и вытянул на скос бруствера. Присел.

— Я же бежал рядом, когда грохнуло. Смотрю, а тебя, командир, как корова языком слизала. Думал — миной разнесло. Но предчувствие подсказало — ищи! И вот...

Смотрю на его руки в ссадинах, ободранные ногти, влажные бисеринки на груди в вырезе расстегнутой гимнастерки. Хочу что-то сказать, но слова застревают в пересохшем горле...

Бой, как скоротечная гроза, катился вперед. Поднялся на ноги — шатнуло. Снова лег, спрятал лицо в ладони, стараясь дышать глубже и ровнее. Медленно уплывала боль, обручем стягивавшая голову. Серая пелена перед глазами опадала...

Батальон задачу выполнил, но потери были внушительные. Я получил легкое ранение, а вот комбата Субботина едва спасли — осколок прошел в каких-то миллиметрах от сонной артерии, вдобавок пуля задела руку. Пока довезли до эвакогоспиталя, потерял много крови.

Ольге Приходько удалось вывезти нескольких танкистов, среди которых был командир роты Сагательян и механик-водитель Артанюк.

Когда узнали, что Семен Михайлович малость оклемался, решили его проведать.

Высокая, рыжеволосая женщина-военврач категорически отрезала:

— Даю вам пять минут.

— Так мало?— вскинул брови Петя Каверзнев.

— Я не люблю, когда приказы обсуждаются, молодой человек. Тем более здесь. Ясно?

Ординарец захлопал ресницами. Пожилая сиделка, поправляя куцый халат, шепнула ему:

— Сердитая сегодня у нас майор. И усталая: целую ночь оперировала.

Мы осторожно вошли в палату — пахло йодом, эфиром, кровью. Комбат лежал у окна — шея туго перебинтована, под рукавом рубашки бугрится повязка. Увидев нас, Семен Михайлович приподнялся на локте, радостно воскликнул:

— Сережа, Петро, Саша... Ребята, милые!

Капитан Соколов — заместитель комбата — шепотом рассказал о делах в батальоне, а тот, в свою очередь, о том, как он «воевал» с майоршей, чтобы не отправила в тыл.

Пять минут истекли, как одно мгновение.

До первых чисел августа на рубеже реки Миус продолжались тяжелые, изнурительные бои. Вся степь — задымленная, обезображенная воронками, усеянная трупами — простреливалась вдоль и поперек. Жарко было и в небе, где кипели воздушные бои.

Сначала волнами накатывались «юнкерсы» и «хейнкели», затем лавина танков и мотопехоты остервенело перла вперед, разрывая боевые порядки поредевших частей, обтекая их фланги. Врагу удалось отбросить наши полки на левый берег Миуса.

Штурм «Миус-фронта» предстояло повторить еще раз, но вначале надлежало перейти к жесткой обороне, а затем захватить прежний, наиболее расшатанный и хорошо изученный участок.

Корпус приводил себя в порядок, пополнялся людьми, материальной частью, подвозились боеприпасы, горючее, продовольствие. Люди немного отоспались, отмылись, отъелись. Но времени на подготовку отводилось мало, а дел — непочатый край. Прежде всего требовалось быстрей ввести в строй пополнение. Народ-то прибыл необстрелянный, «сырой».

Все свидетельствовало о том, что мы гораздо сильней противника, чем были в июле. К тому времени для наступления сложилась благоприятная обстановка: немецкие войска потерпели крупнейшее поражение под Орлом и Белгородом, распрямлялась огненная дуга.

И вот долгожданный день настал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное