Впервые в Библии

Так ответил Авраам, и читатель не знает, какие знаки препинания поставить в этой фразе — запятую или двоеточие? То ли «Бог усмотрит себе агнца для всесожжения, сын мой», то ли «Бог усмотрит себе агнца для всесожжения: [это] сын мой». Что такое «сын мой» — обращение к Исааку или объяснение предназначенной ему роли?

Но кроме того (и читатели поймут это вскоре, а сами Авраам и Исаак — лишь много лет спустя), слова «отец мой» и «сын мой» будут последними словами, которыми обменяются эти двое, — не только здесь и сейчас, на месте и во время жертвоприношения, но также до конца их жизни. Отныне они продолжат идти к назначенному месту в полном молчании. Отец соорудит там жертвенник, не сказав сыну ни слова. Он свяжет его, не сказав ни единого слова. И он занесет над ним нож — тоже в полном молчании.

Исаак тоже не скажет ни слова, даже не вскрикнет. Ни в ту минуту, когда отец будет связывать его веревками, ни в ту минуту, когда он занесет нож над шеей сына. Эта покорная пассивность невольно вызывает недоумение. Библия не говорит, сколько лет Исааку. Однако ясно, что он не был маленьким и слабым мальчиком. Он шел три дня пешком, а потом еще поднялся на вершину со связкой дров на спине. Аврааму же давно перевалило за сто.

По мнению наших мудрецов, Исааку было тогда тридцать семь лет. При желании он мог убежать от отца или схватиться с ним и без труда одолеть. Но похоже, когда Исаак понял, что должно произойти, его сковал невыразимый ужас. Возможно, впрочем, что в этом есть и более глубокий смысл: жертвоприношение было испытанием не только для отца, но и для сына. Не следует также забывать, что у этой истории, кроме героев, есть и рассказчик, и, как у всех рассказчиков в Библии, у него есть свои цели и он мог с самого начала предназначить Исааку одну-единственную роль в этой пьесе — быть покорной жертвой.

Более того, этот автор даже заостряет обычную для библейского рассказа установку на детальное описание действий и максимальную сдержанность в передаче мыслей и чувств. В истории Авраама и Исаака, как уже не раз отмечалось, нас вообще не посвящают в мысли обоих героев — мы знаем лишь то, что они говорят, да и это передано с предельным лаконизмом.

Как я уже сказал, выражение «сын мой» было последним в их кратком разговоре. И не только потому, что они переживали ужасную минуту, а когда она миновала, отец и сын больше не говорили друг с другом, но еще и потому, что с тех пор они вообще больше и не виделись. Библия не сообщает об этом открытым текстом, но и написанного в ней достаточно. Там, где говорится, что Исаак и Авраам расстались со слугами и направились к месту жертвоприношения, сказано: «И шли далее оба вместе». А после жертвоприношения говорится: «И возвратился Авраам к отрокам своим». А где же Исаак? И где «вместе»? Отныне слово «вместе» будет относиться лишь к возвращению Авраама со слугами: «И встали, и пошли вместе в Вирсавию». А это означает, что Исаак не вернулся с отцом, а ушел с горы Мориа один.

Из последующего рассказа выясняется еще одно любопытное обстоятельство: со дня жертвоприношения и до самой смерти Авраама, то есть в течение многих лет, мы вообще уже ни разу не встречаем его с Исааком «вместе». И Исаака можно понять. После того как твой отец скрывает от тебя правду, связывает тебя на жертвеннике и заносит над тобой нож, ты вряд ли захочешь еще раз оказаться с ним в той ситуации, которая описывается словом «вместе». С того дня и до самой смерти Авраама Исаак избегал встречи с отцом и, только когда тот умер, похоронил его с помощью Измаила (которого тот же отец когда-то выгнал в пустыню). Читателю неясно даже, пришли они отдать ему последние почести или убедиться, что отец действительно умер и наконец засыпан землей.

Тут стоит отметить, что жертвоприношение это разделило не только отца с сыном, но и мужа с женой. Сарру мы тоже больше не встретим рядом с Авраамом. Авраам после жертвоприношения поселился в Беер-Шеве[8], а Сарра уже в начале следующей главы умерла в Кирьят-Арбе[9] — возможно, именно потому, что ей стала известна вся эта история. Библия говорит: «И пришел Авраам рыдать по Сарре и оплакивать ее». Выясняется, таким образом, что он не был рядом с женой, когда та умирала. Он пришел из Беер-Шевы в Хеврон, чтобы похоронить ее в пещере Махпела.

Кстати говоря, всем этим трагическим последствиям жертвоприношения Исаака можно найти весьма многочисленные, хотя и не столь драматичные, аналогии, потому что такая история могла бы случиться и во многих других семьях, похожих на семью Авраама, — в семьях каких-нибудь революционеров, живописцев, исследователей и других выдающихся людей, которые безоглядно служат своей мечте, своей вере, своему идеалу, будь то искусство, наука или революция. И в этом смысле жертвоприношение Исаака — не только теологическая притча, но еще и пример того, что может грозить близким подобных фанатиков. Эти близкие не выбирали себе такую дорогу и тем не менее вынуждены расплачиваться за навязанные им идеалы и чуждую революцию.