Вплоть до последнего мертвеца

Конечно же. Сначала затрачиваются огромные средства, чтобы произвести крайне необходимую продукцию, точно соответствующую выставляемым требованиям. А затем, на самом первом уровне военного использования, делается нечто такое, что может все полностью свести на нет. Я был абсолютно уверен, что все высшие чины, отвечающие за отношение секретарш и другого персонала к этим несчастным, ничего не могут поделать с этими старыми, вышедшими на пенсию мастерами муштры, прогоняющими целые роты новобранцев сквозь эту шагистику внизу. И отчетливо представил себе, как эти низкие, подлые умы, столь ревностно гордящиеся как своими предрассудками, так и ограниченными, добытыми в мучениях воинскими познаниями, дают этим юнцам возможность вкусить прелести казармы, просвещают в отношении того, что ждет их снаружи, за забором.

Глупо...

Но так ли глупо на самом деле? Можно было и иначе взглянуть на это. Простой практицизм армейского мышления. Передовая - место, где царят ужас и мучения, а ничейная полоса - и того хуже. Пусть уж непригодность материалов для функционирования в столь опасной зоне проявится уже здесь, в глубоком тылу.

В этом был смысл. Вполне логично производить живых людей из плоти мертвецов и, выпустив их, подвергать воздействию самого сурового, уродливого окружения, которое неизбежно извратит столь тщательно воспитанную в них преданность, превращая ее в ненависть, а прекрасно сбалансированную психологическую приспособляемость - в неврастеническую чувствительность.

Не знаю, рассматривалась ли эта проблема на уровне высшего армейского руководства. Все, что мне удалось уразуметь, - это наличие моей собственной проблемы, чудовищно важной проблемы. Я вспомнил свои мысли до встречи с этими людьми и почувствовал себя препаршиво. И все же одна мысль пришла мне на помощь.

- А скажите мне, - предложил я. - Как бы вы называли меня?

Они недоуменно переглянулись.

- Вам интересно, как я называю вас, - пояснил я. Тогда скажите, как вы сами называете людей, рожденных людьми?

Лахмед ухмыльнулся, сверкнув белоснежными зубами на фоне смуглой кожи лица.

- Реалами. Мы называем вас реалами.

В разговор вступили остальные. Прозвучало множество других названий. Они хотели, чтобы я прочувствовал их и, жадно всматриваясь мне в лицо, выплевывали слова, будто многозарядные ракеты.

Некоторые из прозвищ оказались довольно забавными, некоторые - весьма гнусными. В особенности я был очарован "утробниками" и "чревачами".

- Ладно, - прервал я их. - Теперь полегчало?

Дышали они тяжело, но чувствовали себя явно лучше. Я видел это, да и сами они прекрасно понимали, что атмосфера в комнате сильно разрядилась.

- Прежде всего, - начал я. - Я хочу, чтобы до вас дошло, что вы уже большие, а поэтому должны сами уметь постоять за себя. С этого дня в барах или на базах для отдыха вы вольны давать отпор каждому равному вам по званию, если он заговорит о чем-то вроде о зомби. Если же этот наглец будет примерно равен по званию мне, то эту почетную обязанность я возложу на себя. Я не потерплю, чтобы унижали моих ребят. И всякий раз, когда вам покажется, что я обращаюсь с вами не так, как со стопроцентными человеческими существами, полноценными гражданами Солнечной системы и все такое, то разрешаю сказать мне приблизительно так: "Послушай-ка, ты, мерзкий утробник, сэр..."

Все четверо заулыбались. Улыбки были теплыми, но очень скоро они сошли с их лиц, глаза снова заледенели. Я почувствовал, что остался чужаком, и выругался.

- Все не так просто, капитан, - произнес Вонг. - К сожалению. Вы, конечно, можете называть нас стопроцентными людьми, но мы таковыми не являемся. И всякий, кому придет в голову обозвать нас тушенкой, будет в определенной мере прав. Потому что не во всех отношениях мы столь же хороши, как вы - дети матерей. И это нам известно. И никогда нам не стать такими же, как вы. Никогда!

- Я ничего не знаю об этом, - вспыхнул я. - Ну, некоторые личные качества, что зафиксировано в протоколах...

- Протоколы, капитан, - перебил Вонг, - пока еще не в состоянии сделать нас стопроцентными людьми.

Уэйнстайн согласно кивнул и, подумав немного, добавил:

- Так же, как и группу людей - расой.

Теперь я понял, к чему они клонят. И мне захотелось опрометью выскочить вон из этой комнаты, из этого здания, прежде, чем кто-либо скажет еще хоть одно слово. Желание было так велико, что я вскочил со стула, но, одумавшись, начал прохаживаться вдоль доски.

Вонг Цзы не унимался. Я должен был сразу понять, что на этом он не остановится.

- Заменители солдат, - произнес он, прищурившись, словно впервые всерьез задумался над глубинным значением этого словосочетания. - Не солдаты, а заменители солдат. Мы не солдаты, потому что солдаты - мужчины. А мы, капитан, не мужчины.

Некоторое время стояла тишина. Я все еще не понимал.

- Что же заставляет вас не считать себя мужчинами?

Вонг Цзы посмотрел на меня с удивлением, однако ответ его был вежливым и спокойным.