Впрок

- Понимаю, - размышлял Упоев. - Позвоночник в человеке вроде бревна, в нем упор жизни.

- Может быть, какие-нибудь звери отгрызли обезьяньи хвосты, и сила, какая в хвост шла, вдарилась в другой конец - в голову, и обезьяны поумнели!

- А, может быть! - радостно удивился Упоев. - Стало быть, нам тоже звери-кулаки и подкулачники должны что-нибудь отъесть, чтобы мы поумнели.

- Они уже отгрызли, - сказал я.

- Как так отгрызли? Что же мне больно не было?

- А перегибщик линии - это тебе не подкулачник?

- Он, стерва.

- А он больно сделал коллективизации или не больно?

- Факт - больно, гада такая!

На том мы и расстались, чтобы сжать. Но после полуночи Упоев постучал мне в голову, и я проснулся.

- Слушай, ты ведь мне ложь набрехал! - произнес Упоев. - Я лег спать и одумался: это ведь не кулаки нам хвост отгрызли, а мы им классовую голову оторвали! Ты кто? Покажи документы!

Документов я с собой не носил. Однако Упоев простил мне это обстоятельство и экстренно проводил ночъю за черту колхоза.

- Я Полное собрание сочинений Владимира Ильича ежедневно читаю, я к товарищу Сталину скоро на беседу пойду, - чего ты мне голову морочишь?

- Я слышал, что один перегибщик так говорил, - слабо ответил я.

- Перегибщик или головокруженец есть подкулачник: кого же ты слушаешь? Эх, гадина! Пойдем назад ночевать.

Я отказался. Упоев посмотрел на меня странно беззащитными глазами, какие бывают у мучающихся и сомневающихся людей.

- По-твоему, наверное, тоже Ленин умер, а один дух его живет? - вдруг спросил он.

Я не мог уследить за тайной его мысли и за поворотами настроения.

- И дух и дело, - сказал я. - А что?

- А то, что ошибка. Дух и дело для жизни масс - это верно, а для дружелюбного чувства нам нужно иметь конкретную личность среди земли.

Я шел молча, ничего не понимая... Упоев вздохнул и дополнительно сообщил:

- Нам нужен живой - и такой же, как Ленин... Засею землю - пойду Сталина глядеть: чувствую в нем свой источник. Вернусь, на всю жизнь покоен буду.

Мы попрощались.

- Вертайся, черт с тобой! - попросил меня Упоев.

Из предрассудка я не согласился и ушел во тьму. Шаги Упоева смолкли на обратном пути. Я пошел неуверенно, не зная, куда мне идти и где осталась позади железная дорога. Глушь глубокой страны окружала меня, я уже забыл, в какой области и районе я нахожусь, я почти потерялся в несметном пространстве.

Но Упоев бы и здесь никогда не утратил стойкости души, потому что у него есть на свете центральная дорога и любимые им люди идут впереди него, чтобы он не заблудился.

Все более уважая Упоева, я шел постепенно вперед своим средним шагом и вскоре встретил степной рассвет утра. Дороги подо мной не было; я спустился в сухую балку и пошел по ее дну к устью, зная, что чем ближе вода к поверхности, тем скорее найдешь деревню.

Так и было. Я заметил дым ранней печки и через краткое время вошел иа глинистую, природную улицу неизвестного селения. С востока, как из отверстия, дуло холодом и сонливой сыростью зари. Мне захотелось отдохнуть, я свернул в междуусадебный проезд, нашел тихое место в одном плетневом закоулке и улесея для сна.

Проснулся я уже при высоком солнцестоянии - наверно, в полдень. Невдалеке от меня, среди улицы, топтался народ, и посреди него сидел человек без шапки, верхом на коне. Я подошел к общему месту и спросил у ближнего человека: кто этот измученный на сильной лошади?

- Это воинствующий безбожник - только сейчас прибыл. Он давно нашу местность обслуживает, - объяснил мне сельский гражданин.

Действительно, товарища Щекотулова, активно отрицавшего бога и небо, знали уже довольно подробно. Он уже года два как ездил по деревням верхом на коне и сокрушал бога в умах и сердцах отсталых верующих масс.

Действовал товарищ Щекотулов убежденно и просто. Приезжает он в любую деревню, останавливается среди людного кооперативного места и восклицает:

- Граждане, кто не верит в бога, тот пускай остается дома, а кто верит - выходи и становись передо мной организованной массой!

Верующие с испугу выходили и становились перед глазами товарища Щекотулова.

- Бога нет! - громко произносил Щекотулов, выждав народ.

- А кто ж главный? - вопрошал какой-нибудь темный пожилой мужик.

- Главный у нас - класс! - объяснял Щекотулов и говорил дальше. - Чтоб ни одного хотя бы слабоверующего человека больше у вас не было! Верующий в гада-бога есть расстройщик социалистического строительства, он портит, безумный член, настроение масс, идущих вперед темпом! Немедленно прекратите религию, повысьте уровень ума и двиньте бывшую церковь в орудие культурной революции! Устройте в церкви радио, и пусть оно загремит взрывами классовой победы и счастьем достижений!..

Передние женщины, видевшие возбуждение товарища Щекотулова, начинали утирать глаза от сочувствия кричащему проповеднику.

- Вот, - обращался товарищ Щекотулов. - Сознательные женщины плачут передо мной, стало быть, они сознают, что бога нет.

- Нету, милый, - говорили женщины. - Где же ему быть, когда ты явился.

- Вот именно, - соглашался товарищ Щекотулов.- Если бы он даже и явился, то я б его уничтожил ради бедноты и середнячества.