Впусти меня

Маньяк. Веллингбю. Перерезанное горло. Черт, не может быть... какая-то девчонка...

— Да что ты с ней делать-то будешь. Черт, ты же совсем ребенок!

— Боишься?

— Нет, я же могу... А ты боишься?

— Да.

— Чего?

— Что ты откажешься.

— Да я уже отказался! Это же вообще... Слышь, хорош дурака валять, иди домой.

Девочка неподвижно сидела в кресле, раздумывая. Потом кивнула, встала, подняла деньги с пола и убрала их в несессер. Томми посмотрел туда, где они лежали. Пять. Тысяч. Позвякивание защелки. Томми перевернулся на спину.

— Постой. Ты че, горло мне перережешь, что ли?

— Нет. Только сгиб локтя. Совсем чуть-чуть.

— И что ты будешь делать с кровью?

— Пить.

— Прямо здесь?!

— Да.

Томми прислушался к себе и увидел всю кровеносную систему, будто начертанную на кальке под кожей. Почувствовал, может впервые в жизни, что у него вообще есть кровеносная система. Не отдельные точки, откуда при порезе выступают капли крови, но огромное пульсирующее дерево вен, наполненных — сколько там может быть? — пятью-шестью литрами крови.

— И что же это за болезнь?

Девочка ничего не ответила, лишь продолжала стоять у двери, не убирая руки с защелки, и линии артерий и вен его тела, вся система кровообращения, вдруг напомнили ему... схему разделки мяса. Он отогнал эту мысль, и на смену ей пришла другая:

Стань донором. Двадцать пять крон и булка с сыром.

Потом сказал:

— Ладно, давай свои деньги.

Девочка расстегнула молнию несессера и снова вынула купюры.

— Давай я дам тебе три сейчас, а две потом?

— Как хочешь. Только неужели ты не врубаешься, что я и так в любой момент могу отнять у тебя эти деньги?

— Нет. Не можешь.

Она протянула ему три тысячи, зажав их между средним и указательным пальцами. Он проверил каждую бумажку на свет и вынужден был заключить, что они настоящие. Затем он скатал их в трубочку, зажав в левой руке.

— Ну что, давай?

Девочка положила оставшиеся деньги на кресло, присела на корточки возле дивана, вытащила из несессера упаковку с бритвами и вытащила одно лезвие.

Она и раньше такое проделывала.

Девочка покрутила лезвие в руке, будто решая, какая сторона острее. Потом поднесла его к своему лицу. В голове крутилось лишь это вжик.Она сказала:

— Никому об этом не рассказывай.

— А если расскажу?

— Не расскажешь. Никому.

— Ладно. — Томми покосился на сгиб локтя, на две тысячные бумажки на кресле. — И сколько ты возьмешь?

— Литр.

— А это много?

— Да.

— И что, я...

— Нет. Ты будешь в порядке.

— Она же восстановится, да?

— Да.

Томми кивнул, зачарованно глядя, как лезвие, зеркально поблескивая, коснулось его кожи. Как будто все это происходило с кем-то другим, где-то в другом месте. Он видел лишь переплетение линий. Скула девочки, ее темные волосы, его белая рука, прямоугольник лезвия, раздвигающего в стороны тонкие волосы на руке. Достигнув своей цели, острие замирает на мгновение на выпуклой вене, чуть более темной, чем кожа вокруг. Чуть надавливает, легонько-легонько. Край бритвы погружается в складки кожи, и вдруг —

вжик.

Томми резко дернулся и перевел дух, крепче сжимая деньги в кулаке. В голове что-то хрустнуло, и он сжал зубы так, что они заскрежетали. На сгибе локтя выступила кровь, выплескиваясь толчками.

Звон лезвия, упавшего на пол, — и девочка обхватила его локоть обеими руками, прижавшись губами к ране.

Томми отвернулся, чувствуя ее теплые губы и язык на своей коже. Перед глазами снова встала схема кровообращения, сосуды, переплетение вен, по которым течет его кровь, устремляясь к ране.

Я истекаю кровью.

Да. Боль усилилась. Рука онемела, он больше не ощущал прикосновений губ, лишь то, как кровь покидает тело, как ее высасывают, как она...

Вытекает.

Он испугался. Ему хотелось одного — чтобы это закончилось! Это было слишком больно! Слезы подступили к глазам, он открыл рот, чтобы что-то сказать, и не смог. Не было таких слов, которые могли бы... Он поднес свободную руку ко рту, прижав кулак к губам. Почувствовал прикосновение бумаги, торчавшей из сжатого кулака. Впился в нее зубами.

*

21.17, вечер воскресенья, Энгбюплан.

Возле парикмахерской замечен неизвестный мужчина. Он стоит, упершись лбом и руками в витрину. Производит впечатление человека в состоянии сильного алкогольного опьянения. Пятнадцать минут спустя на место происшествия прибывает полиция. К этому времени человек успевает покинуть вышеуказанное место. Никаких повреждений витрины не обнаружено, за исключением следов глины или земли. В освещенной витрине выставлены фотографии подростков-фотомоделей.

*

— Ты спишь?

— Нет.

Облако духов и холодного воздуха ворвались в комнату Оскара, когда мама зашла и села на край кровати.

— Хорошо прошел день?

— Да.

— Что ты сегодня делал?

— Ничего особенного.

— Я видела газеты. На столе в кухне.

— Угу.

Оскар плотнее завернулся в одеяло, притворно зевнул.

— Хочешь спать?

— Угу.