Он развернул «Дайм», откусил здоровенный кусок, насладился хрустом карамели на зубах и открыл альбом. Первая вырезка была из журнала «Дом»: история об американской отравительнице сороковых годов. Ей удалось благополучно отравить мышьяком аж четырнадцать стариков, прежде чем ее поймали, приговорили и казнили на электрическом стуле. Она просила, чтобы ее отравили, — надо сказать, вполне справедливая просьба, — но в судившем ее штате применялся электрический стул, на том и порешили.
Это была заветная мечта Оскара: увидеть своими глазами казнь на электрическом стуле. Он читал, что кровь при этом вскипает, а тело выгибается каким-то невозможным способом. Воображение еще рисовало, как вспыхивают волосы, но письменного подтверждения этому он не нашел.
Он продолжал листать дальше. Следующая вырезка была из газеты «Афтонбладет», в ней говорилось о шведском маньяке-расчленителе. Паспортная фотография плохого качества. С виду обычный мужик, каких много. А убил двух проститутов-гомосеков в собственной сауне, расчленил их электропилой и закопал за сауной. Оскар закинул в рот последний кусок «Дайма», тщательно разглядывая лицо на фотографии. Мужик как мужик.
Хокан нашел неплохой наблюдательный пост, с которого лесная тропинка просматривалась в обе стороны. В глубине леса он отыскал укромную поляну с деревом посередине, где и оставил сумку. Баллон с галотаном закрепил в специальной петле под пальто.
Оставалось только ждать.
Он не слышал этой песни с тех пор, как сам ходил в школу. Кто же ее написал, Алис Тегнер? Подумать только, сколько хороших песен навсегда забыто. Сколько прекрасного кануло в Лету.
Никто больше не ценит красоту. Весьма характерно для сегодняшнего общества. Великие шедевры в лучшем случае являются поводом для острот или используются в рекламе. «Сотворение Адама» Микеланджело, где вместо божественной искры — джинсы. Вся суть этой картины, как ему казалось, заключалось в том, что стремление этих монументальных тел друг к другу сосредоточено в
И вот эту-то пустоту они заменили парой штанов.
На тропинке кто-то появился. Он пригнулся, кровь застучала в ушах. Нет, какой-то старик с собакой. Исключено. Во-первых, сначала пришлось бы возиться с собакой, а во-вторых, некачественный продукт.
Он посмотрел на часы. Еще два часа — и совсем стемнеет. Если в течение часа не появится кто-нибудь подходящий, придется брать первого встречного. Дома нужно быть засветло.
Старик что-то произнес. Он его заметил? Нет, разговаривает с собакой.
— Ну что, облегчилась, девочка моя? Давно пора, да. Вот придем домой, дам тебе ливерной колбаски. Да, милая, папочка даст тебе большой кусок колбаски!
Хокан со вздохом опустил голову и погрузил лицо в ладони, ощущая тяжесть баллона на груди. Бедные люди. Такие жалкие, одинокие, в мире без красоты.
Он замерз. К вечеру ветер стал холоднее, и он раздумывал, не достать ли дождевик из сумки — накинуть на плечи, чтобы защититься от ветра. Нет. Плащ будет стеснять его движения, а ему нужно действовать быстро. К тому же он мог вызвать ненужные подозрения.
Мимо прошли две девушки лет двадцати. Нет. Двоих он не потянет. Он уловил обрывок их разговора.
— ... Так она его еще и
— ... Вот урод! Неужели он не понимает...
— ... Сама виновата. Надо было таблетки пить...
— Но он тоже должен...
— ... Только представь, какой из него отец...
Ясно, подруга залетела. А мальчик не готов стать отцом. Вот так всегда. Все только и думают, что о себе. Только и слышишь:
Холод сковывал его члены, какая уж тут быстрота реакции. Он засунул руку под пальто, нажал на клапан. Раздалось шипение. Работает. Отпустил.
Он попрыгал на месте и похлопал себя по бокам, чтобы согреться. Скорей бы уж кто-нибудь появился. Кто-нибудь один. Хокан посмотрел, сколько у него осталось времени. Еще полчаса. Ну же! Пусть кто-нибудь придет. Во имя жизни и любви.
К тому времени как Оскар пролистал весь альбом и съел все сладости, за окном опустились сумерки. Как всегда после ударной порции сладостей, он испытывал пресыщение и смутное чувство вины.