Впусти меня

Он наклонился под стол и вытащил пакет, с которым таскался все утро. Он вытащил из него тонкий фотоальбом.

— Ко мне тут отец заезжал на прошлой неделе. Бороду отрастил, еле его узнал. Смотри, что привез.

Джимми протянул альбом брату. Йонни вытер пальцы о салфетку и открыл его.

Детские фотографии. Мама. Лет на десять моложе, чем сейчас. И мужчина, в котором он узнал отца. Мужчина качал детей на качелях. На одной из фотографий он был в ковбойской шляпе, которая явно была ему мала. Джимми, лет десяти, не больше, стоял радом, с мрачным выражением лица и с игрушечным ружьем. Маленький мальчик — судя по всему, Йонни, — сидел на земле и смотрел на них круглыми глазами.

— Выпросил у него до следующего приезда. Он велел вернуть, сказал, что это — черт, как же он выразился? — «все его богатство», ну или типа того. Я подумал, что тебе тоже будет интересно.

Йонни кивнул, не отрываясь от альбома. Он виделся с отцом всего два раза в жизни с тех пор, как от них ушел, когда Йонни было четыре года. Дома хранилась одна-единственная его фотография, да и та довольно паршивая: он там сидел с какими-то незнакомыми людьми. Но этот альбом — совсем другое дело. Из него, по крайней мере, можно было сложить нормальное представление об отце.

— Ах да, и еще. Матери не показывай. Отец вроде как стырил его, когда они разошлись, и если она увидит… Короче, ему хочется его сохранить. Дай слово, что не покажешь матери.

По-прежнему уткнувшись носом в альбом, Йонни снова протянул через стол кулак. Джимми рассмеялся, и мгновение спустя Йонни почувствовал прикосновение костяшек брата к его кулаку. Слово.

— Слышь, потом посмотришь. На, пакет возьми.

Джимми протянул ему пакет, и Йонни неохотно закрыл альбом и убрал его. Джимми доел свою пиццу, откинулся на спинку стула и похлопал себя по животу.

— Ну че, как дела с телками?

*

Поселок проносился мимо. Снег взметался из-под колес мопеда, осыпая щеки Оскара ледяной крошкой. Он обеими руками вцепился в ручку троса и чуть наклонился в сторону, спасаясь от снежного вихря. Хруст наста под лыжами. Одна лыжа задела оранжевую сигнальную веху, и Оскар покачнулся, но сумел удержать равновесие.

Дорога к поселку Логарё с его летними домиками была не расчищена. Мопед оставлял за собой три глубокие колеи на чистом снегу, а за Оскаром, катившимся метрах в пяти позади, тянулась свежая лыжня. Он зигзагом перечеркивал следы мопеда, ехал на одной лыже, как настоящий мастер, садился на корточки, превращаясь в комок абсолютной скорости.

К тому времени, как папа слегка сбросил скорость на длинном склоне, ведущем к старому причалу, Оскар уже разогнался быстрее мопеда, и ему пришлось осторожно притормозить, чтобы избежать рывка, когда мопед съедет с горы и снова прибавит газу.

Доехав до пристани, папа переключился на нейтралку и нажал на тормоза. Оскар все еще несся на всех парах, и его вдруг охватило мимолетное желание отпустить трос и катиться дальше… с края причала прямо в черную воду. Но он все же расставил лыжи и затормозил в нескольких метрах от воды.

Какое-то мгновение он стоял, переводя дух и глядя на воду с тонкими льдинами, колыхавшимися у самого берега. Может, в этом году и правда случится настоящий лед. Тогда можно будет ходить пешком на ту сторону, в Вэтё. Или пролив в Норртелье расчищают ото льда? Он уже и не помнил — так давно здесь не замерзала вода.

Летом Оскар любил с этого причала ловить сельдь — на спиннинг с крючками и блесной. Если попадался большой косяк, можно было, набравшись терпения, наловить пару килограммов, но чаще всего ему удавалось поймать штук десять-пятнадцать. Этого хватало на ужин, а самые мелкие рыбешки, негодные для жарки, доставались коту.

Папа подошел и остановился рядом.

— Отлично прокатились.

— Ага. Только лыжи проваливаются.

— Да, снег слишком рыхлый. Его бы как-нибудь утрамбовать. К примеру, взять кусок фанеры, чем-нибудь придавить сверху и так протащить. Ну или тебя на него усадить…

— Давай!

— Не, теперь уж завтра. Того и гляди стемнеет. Поехали-ка домой, птичкой займемся, чтоб без ужина не остаться.

— Ну ладно.

Папа молча постоял, глядя на воду.

— Слушай, я тут подумал…

— Что?

Ну начинается. Мама сказала Оскару, что крепко-накрепко наказала отцу с ним поговорить про ту историю с Йонни. Вообще-то Оскару и самому хотелось поговорить об этом. Они с папой общались как бы на безопасном расстоянии — он все равно не мог вмешаться в происходящее. Папа прокашлялся, напрягся. Выдохнул. Посмотрел на воду. Потом сказал:

— Короче, я что подумал… У тебя коньки есть?

— Не-а, они мне малы.

— А-а-а… Нет? Ну ладно, а то, раз в этом году будет лед — а похоже, все к тому идет, — было бы неплохо иметь коньки. У меня есть.

— Вряд ли они мне подойдут.

Папа хмыкнул:

— Да я понимаю. Спрошу у Эстена — его пацан небось уже из своих вырос. У него тридцать девятый. А у тебя?

— Тридцать восьмой.

— Ну, с шерстяными носками пойдет. Короче, спрошу его, не отдаст ли.

— Супер!

— Ага. Да. Ну что, пошли домой?