«…Мне кажется, в альманахе четыре ведущих направления: 1) приблатненность (Высоцкий), 2) изгильдяйство над народом, 3) сдвинутое сознание (Горенштейн, Ахмадулина), 4) секс».
А что, неплохо!
Далее он говорит Аксёнову на собрании, где наезжали на авторов альманаха: «А вы бы принесли восемь (из двенадцати готовых машинописных) экземпляров в Союз».
В. Аксёнов: «Не принесем, потому что пропадут».
Протокол того собрания весь забавный, дам вам тут самый смешной кусок.
Ф. Кузнецов. …Ситуация такая. Или мы сможем повернуть это дело на литературные рельсы, или это будет политическое дело. Завтра – роковой день!..
В. Аксёнов. О боже! Роковой день! Шекспир!
О. Попцов. …альманах в том виде, в каком он есть, – слабая литература. Это – битая карта. Это – для среды неуправляемой, для среды слухов, сплетен…
Ф. Кузнецов. Аксёнов вел себя и ведет не как литератор, а как политический лидер. Всем понятно, что вы не прозрачны как стекло, Василий Павлович.
В. Аксёнов. Дело шьешь, Феликс?
Ну что тут скажешь, Василий Палыч давал бессмертные реплики. И Попцов хорош, большой демократ впоследствии. По похожему поводу мне однажды Васильев, главный редактор «Коммерсанта», сказал: «Если б я был в КПСС в свое время, то и до сих пор бы ходил с партбилетом, отсылал бы взносы куда-то, требовал бы проведения собраний…»
Тоже неплохо, этакий постмодернизм… Но лучше же вовремя перековаться и признать свои ошибки! Или – вовсе в партию (партии) не вступать.
Вот о чем думал Аксёнов (или персонаж его автобиографической книги, какая разница), когда на него наехал Хрущев: «Как будто на крутом склоне в горах под ногами поехала лавина. Мелькнула мысль: вот поверил этим гадам в 1956-м, после Двадцатого съезда, задвинул идею побега, вот теперь и плати». (Из книги «Таинственная страсть», права на которую издательский дом «Семь дней» выкупил для публикации в журнале «Коллекция каравана историй».)
Конечно, давно у него были такие мысли… Свалить, и там, на свободе! Делать что хочешь! И плевать на жалких совковых начальников, смеяться над ними открыто! Они идиотами то ли прикидывались, то ли были, неважно, – но сегодня с теми речами, которые гнали в Кремле, место ораторов было бы в психушке. «Не знали, не понимали» – что за детский сад. Если человек идиот, то это надолго.
31 декабря 1979-го, его последний новогодний праздник в СССР…
Аксёнов отмечал с Высоцким. Было почему-то невесело. На следующее утро Высоцкий попал в автомобильную аварию. По словам Василия Павловича, «поэт тогда поехал кольнуться».
Летом Аксёнов улетел.
Не добравшись еще до Америки, но уже с настоящего Запада, из Парижа, он позвонил Ахмадулиной:
– Ну что у вас, Белка? Как дела?
– Володя умер.
– Нет, этого не может быть! Не может!
Видите, он сразу понял – какой Володя, такой Володя у него был один… На Высоцкого Аксёнов, наверно, сильно надеялся, строил планы:
– Высоцкий не оказался эмигрантом только лишь потому, что умер раньше времени. Ему надоели бесконечные ущемления, колоссальная однобокость его славы, когда весь народ кричит, как он его любит, а нельзя даже выпустить афишу концерта. Со мной, например, он обсуждал варианты эмиграции. У Володи была идея создания Культурного центра и Русского клуба в Нью-Йорке…
Конечно, в такой компании было бы веселей. Но увы…
Надо было одному как-то устраиваться на новом месте.
Много было злобных разговоров про миллионные гонорары, которые вроде как дожидались Аксёнова на Западе – за антисоветские книжки, типа он готовил почву и специально клеветал, чтоб нажиться. Завистники рассказывали и о других гонорарах – за 20-серийную киноэпопею «Неизвестная война» («Великая Отечественная»), снятую Карменом, и которые якобы унаследовала его вдова. Уехавшая с новым мужем.
Но, похоже, миллионов не было, раз уж пришлось писателю идти служить, причем не в какой-нибудь громкий университет (Гарвард, Принстон, Колумбийский, Беркли, UCLA), а в маленький провинциальный, под Вашингтоном.
«Была такая фраза у Романа Гуля: в эмиграции ты не в изгнании, а в послании. Юз Алешковский написал тогда пародию: что-то такое не ахай, ты не в изгнании, ты в послании на хуй. Так и было», – признался Аксёнов после. И далее: «Я не мог долгое время с сыном поговорить. Он женился на молодой девушке, и ее мать, когда слышала в трубке мой голос, кричала: не смейте сюда больше звонить! Людей, которые приезжали в Вашингтон, предупреждали: с кем угодно встречайтесь, только не с Аксёновым».