Врач от бога

– Разумеется, Агния, – согласилась мать Лиды. – Только – никому, ни одной живой душе: представляешь, что случится, если Толик…

– Ну, о чем вы говорите! Я, естественно, не стану распространяться о том, кому адресовано письмо. Можете не волноваться.

– Хорошо, – вздохнула Елена Исааковна. – Ты думаешь, это что-то значит?

– Понятия не имею, – ответила я. – Не зная содержания, судить невозможно.

Вернувшись домой, я нашла там Дэна, но мама тоже уже пришла, а потому я решила отложить серьезный разговор с ребенком на более подходящее время. Вместо этого я попросила сына перевести письмо.

– Ну, ма, – простонал он, – ты же знаешь, что я и английский несовместимы!

Это чистая правда: Дэн всегда героически боролся с этим предметом, причем в одиночку, потому что ни я, ни тем более Славка не могли ему в этом помочь. Тем не менее он стабильно получал «тройки», и я не волновалась.

– Ты же понимаешь, что «тройка» – это не оценка, – словно услышав мои мысли, добавил Дэн. – По другим предметам у меня все в порядке – ну, кроме литературы и биологии, поэтому англичанка ставила «тройки», закрыв глаза.

– Может, все-таки попробуешь? – попросила я.

Взяв в руки письмо, Дэн честно попытался прочесть написанное.

– Здесь все про любовь, – сказал он наконец, возвращая мне листки. – Точнее сказать не могу, извини!

Отправляясь в постель, я раздумывала над тем, может ли письмо от неизвестного турка иметь отношение к скоропостижной смерти моей школьной подруги.

* * *

Операции в отделении челюстно-лицевой хирургии являются для меня одними из самых сложных в нашей больнице – не считая тех, что на кардиохирургии, но и там не проводят операций повышенной сложности, предпочитая для этого отправлять пациентов в кардиологический центр. Мы оперировали подростка с «волчьей пастью». Узнав об этом, я выразила свое удивление по поводу того, что паренька не избавили от этого тяжелого дефекта в раннем детстве, когда, как правило, это и следует делать.

– Да он из деревни, – ответил оперирующий хирург. – Жил там, как жил, у бабушки, страдал, естественно, от оскорблений сверстников, но все думали, что ничего не изменить. Бабушка недавно померла, и его привезли в город, а тут и выяснилось, что существует государственная программа для таких детей. Беда в том, что он и в самом деле «староват», и сейчас провести операцию гораздо труднее, чем несколькими годами ранее. Мы бы, возможно, и браться не стали, но у него повреждена ко всему прочему еще и носовая перегородка, что сильно затрудняет дыхание – чем он старше, тем больше. К счастью, у нас есть отличный консультант. Надеюсь, все получится!

– А почему этот консультант не участвует непосредственно в операции? – поинтересовалась я.

– Мы и сами справимся, – ответил хирург. – Если что-то пойдет не так, он вмешается, а пока будет следить за ходом операции по компьютеру.

Все это длилось шесть часов – ужасно долго! Уставшие, но вполне довольные, мы выползли из операционной. Я впервые, за исключением учебы в меде и практики, работала под наблюдением и из-за этого чувствовала себя не в своей тарелке. Мне все казалось, что чей-то внимательный взгляд так и впивается в мой затылок – вот как раз тот случай, когда высокие технологии, на мой взгляд, не идут на пользу!

Переодеваясь, я слегка замешкалась – это была последняя операция, и я могла со спокойной совестью идти домой, что и собиралась сделать, пока не вышла в коридор, где буквально нос к носу столкнулась с Лицкявичусом! Я впервые увидела его в белом врачебном халате и тут же сообразила, что именно он и есть консультант, чей воображаемый взгляд держал меня в напряжении – теперь ясно почему! Лицкявичус явно собирался пройти мимо меня, не останавливаясь и ограничившись всего лишь кивком головы, но на этот раз я решила, что пришло время «поболтать по душам».

– Постойте, Андрей Эдуардович! – требовательно сказала я, и он застыл на месте, вопросительно подняв светлые брови. – Возможно, вы полагаете, что я не понимаю, что происходит? Так вот: вы ошибаетесь, потому что сами сделали все для того, чтобы дать мне это почувствовать. Вы, понятия не имею по какой причине, игнорируете меня и всячески показываете, что я в команде лишняя. Я знаю, что вы не любите женщин вообще, но чем именно я вызвала ваше недовольство – такое большое, что вы ведете себя как законченный шовинист? Только имейте в виду: я это дело не брошу, потому что Лидия Томилина была моей подругой, не успокоюсь, пока не выясню причину ее гибели. Вам и вашей группе я не доверяю, потому что вы полностью зависите от вышестоящих инстанций, в чем сами же мне и признались. Боюсь, что вашими стараниями дело будет расследоваться так, как это выгодно вице-губернатору – или кому там еще, не знаю, – а этого допустить я никак не могу!

Выпалив всю эту речь одним духом, я умолкла, пытаясь восстановить дыхание. Лицкявичус, ни разу меня не перебивший и не пытавшийся протестовать, казалось, ожидал продолжения. Очевидно, я его разочаровала, потому что он спокойно спросил:

– Это все, что вы хотели сказать?

– Да!