Последнее мне рассказал Крестовоздвиженский, который и сам метил на эту должность. Опыт работы есть, передовое исследование по алкоголикам ведется, плюс есть кому словечко замолвить. Я сделал себе зарубку в памяти расстараться и достать для врача чистые партии МДМА и псилоцибина.
– Да… Как говорила приемщица в химчистке «Москва слезам не верит» – своего мужика надо растить самой.
– Ага, – покивал я. – Чтобы генеральшей стать, надо замуж за лейтенанта выйти, да по гарнизонам с ним помотаться…
– Я сразу лауреатшей стану, – засмеялась Аня. – Тебе когда Нобелевку дадут?
– Когда за тему хеликобактер плотно западные фармкомпании возьмутся. Им надо будет продавать лекарства, тесты… Вот и дадут рекламу болезни и бактерии через Нобелевскую премию. Большой рынок и большой куш. Но члены королевской академии консервативны. Лет через десять, не раньше.
– Везде упадок, цинизм и голый меркантилизм. Иди, лауреат, чисти картошку к ужину.
Вот так всегда и происходит. С небес на землю.
Пока чистил клубни, задумался о ситуации. Соломки надо было постелить, тут вопросов нет. Что-то я последнее время сильно воспарил.
Подошел, слегка пошатываясь, Кузьма, ткнулся в голень. Сейчас на него уже хоть без слез смотреть можно. Со слов Ани, сегодня даже поел нормально. Ухо, конечно, теперь совершенно бандитское у него. На носу уже начал формироваться шрам, а глаз поблескивал из-под отека. Обошелся малой кровью, короче. Жаль, что битва за дерево проиграна, но ведь не всё в жизни дается легко.
На следующий день утром я поехал проведать болящего, но застал только отъезд «скорой», увозившей Суслова на обследование. Мой коллега по круглосуточным посиделкам сообщил, что утром дед уже встал и самостоятельно дошел до сортира. Молодец, что и говорить. Теперь бы на санаторно-курортное лечение в соляные шахты, самое оно для болезней органов дыхания.
– А ты что примчался? – спросил Юрий Геннадьевич. – Я ждал ближе к обеду, на обследования посмотреть.
– Да проблема у меня. По вашей части, кстати.
– Говорил же, осторожнее с языком! Опять анонимку написали?
– Хуже. Кафедра научного коммунизма копает под меня. Мол, пропуски важных занятий. В деканат нажаловались. А я предлагал: давайте уволюсь со «скорой», времени свободного будет больше.
– Не надо привлекать внимание к себе. Работай, будто и не было ничего. Сам видишь, Михаил Андреевич на поправку пошел. Ладно, попей чаю пока. Сейчас решим твой вопрос.
Из соседней комнаты послышался голос Юрия Геннадьевича, упоминавшего мою фамилию и название института. Кому-то ценные указания давал, не иначе. Вернулся минут через пять, допил из своей кружки успевший остыть чай одним глотком и сказал:
– Это службишка, не служба. Езжай спокойно в свой институт, претензий к тебе нет. Если что, говори, что работал с отделом пропаганды ЦК, большего им знать не положено.
– Выдали бы мне грозную бумагу, чтобы не трогал никто.
– Ага, «то, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства», – устало улыбнулся Юрий Геннадьевич. – Сиди тихо, и будет всё хорошо. Вы, молодые, не понимаете, что пропуск в двухсотую секцию – ерунда сущая. И удостоверение помощника члена Политбюро из той же оперы. Рано или поздно возникнет соблазн применить где не надо. И тем самым выдать себя. Поверь, сожрут и не поморщатся. Всё, я пойду отдохну немного.
В институт я попал, конечно, не с самого утра, здраво рассудив, что все руководители туда придут еще не скоро, а пока занимаются своими основными обязанностями. Но я не в деканат пошел, а к самим научным коммунистам. Лучше решить проблему на месте.
В преподской сидел как раз тот, кто нужен, ассистент кафедры Марков. Что-то кровожадное мелькнуло в его глазах, когда он увидел меня. Или мне показалось?
– Придется подождать, Панов, – иезуитским голосом сообщил он. – Заведующий сейчас лекцию читает.
Я посмотрел на часы. До конца пары оставалось каких-то семь минут. Можно даже здесь посидеть. Марков недовольно зыркнул на меня, когда я уселся за чей-то стол, выдвинув стул подальше. Завкафедрой вернулся через одиннадцать минут. Нигде, значит, с маршрута не сбился.
– Вот, Иван Гаврилович, смотрите, явился, – торжествующе ткнул в меня пальцем препод.
– А, Панов, здравствуйте, – пробормотал заведующий. – Знаете, я ценю вашу скромность, но можно было бы предупредить, что выполняете поручения в таком… такой организации… Идите, пожалуйста.
Ради выражения лица Маркова не жалко было и утро потратить.
Осталось только сходить в деканат и сообщить, что тревога оказалась ложной и никаких претензий ко мне нет.
– Скорее бы вы, Панов, выпустились. Хуже нет, чем работать со всякими юными дарованиями, одни заботы от вас и седые волосы внепланово, – сказал доцент Клочков, отмечая что-то в своих записях.
– Судя по вашей прическе, Антон Васильевич, до меня у вас таких не было, – улыбнулся я, глядя на нашего зам декана. – Но желание побыстрее выпуститься – это у нас совпадает. До свидания.