Она уважала себя, других людей, Геральда уважала за целеустремленность, силу воли и вообще за силу, которой в Ваньке было кот наплакал. Нет, Геральда она любила. Очень любила, наверное. Ваньке от такой ее любви даже крохи никогда не доставалось, если честно. Но еще больше она любила Антона. Сын, ее ребенок, ее мальчик, ее малыш, милый, смешной, беспомощный. Запутавшийся вот теперь в жизни, как в сетях. И все опять из-за Ваньки! Орет и орет на мальчика. Нет бы помочь чем. Да хотя бы советом дельным, чего орать-то?!
Только и слышишь:
– Ты дурак! Дуболом! Нахлебник! Захребетник!
Раньше, еще когда она ему военный билет не сделала через знакомых, орал, чтобы Антон валил в армию. Теперь гнал на стройку.
– Там твоим куриным мозгам только место! – надрывался Ванька.
И кому орать-то, кому?! Спитому насквозь деградату?! Алла не представляла просто, как родители все еще доверяют ему своих детей? Как не боятся?
– Так он не вредит им – детишкам-то, – фыркнула тут пару месяцев назад санитарка их терапевтического отделения, которой Алла неосторожно пожаловалась. – Пускай, может, и пользы немного, но уж вреда точно нет. Если чует Иван Сергеевич, что не тянет пациента, сразу на консультацию к другому доктору отправляет. Разве же в том вред?! От нашего травматолога Стукалова вреда куда как больше. Вот костолом так костолом! Как его еще не удавили-то, ирода?!
– А что, есть желающие?
Алла натянуто улыбнулась. Об их романе с Геральдом мало кому было известно. В клинике так никому, кажется. Ванька с ним дружил тесно и давно, чем не прикрытие? Она могла беспрепятственно в течение рабочего дня к Геральду в кабинет войти, будто мужа ищет. Нет, никто не догадывался. И санитарка, хающая Геральда, тоже не знала. Иначе рта бы не раскрыла. Она Аллу Ивановну боялась. Крутого норова считала женщиной.
– Желающих – пруд пруди, – кивала санитарка. – Бездарь он. Бездарь и дурак! Ну не знаешь ты, отправь человека на рентген, на анализы. А он что?!
– А он что? – улыбнулась Алла будто бы с интересом, а внутри все зашлось от горькой обиды за Геральда. Вот они, людишки, вот она, их черная неблагодарность! Ночей не спит с ними, переживает, а они…
– А он вместо этого пальцами пощупает, пощупает да йодом помажет. Смешно же, Алла Иванна! – Санитарка громыхала цветочными горшками, вытирая пыль с ее подоконника. – А я скажу вам, почему все так!
– Почему?
Алла с ненавистью смотрела в широченную спину, обтянутую зеленым халатом.
– Потому что он мужу вашему жутко завидует. Иван Сергеевич-то врач от бога! Это щас он выпивать стал, немного хватку теряет, а раньше…
– А что было раньше?
Алла попыталась припомнить и не смогла. На ее памяти Ванька пил всегда. Правда, раньше скрытничал. На работу с трясущимися лапами не позволял себе прийти. Нажирался все больше под выходные. Но пил всегда!
– Раньше к нему аж из других городов детишек лечить приезжали, да. Хороший он, Алла Ивановна. Повезло вам…
Ей повезло! Ей вообще жутко везло в жизни! Сначала «повезло», когда вместо работы за границей она устроилась в эту чертову клинику. Потому что была беременной уже. Потому что была уже женой Ивана, в чем ей тоже несказанно «повезло». А как же! Городской парень! С жильем! Да с каким!
А что в это жилье она все свои средства вбухала, обустраивая, перестраивая, ремонтируя, обставляя, никто и не вспомнит. И пока она искала ремонтников, следила за тем, чтобы они не растащили материал, собачилась с ними за сорванные сроки, пока искала приличную мебель, предметы старины на аукционах, ее драгоценный муж благополучно жил себе в свое удовольствие. Пил, ел, спал. Орал на сына! Заползал с пьяной рожей к ней в постель, тискал потными жадными руками. Шептал на ухо, обдавая перегаром, что-то для нее отвратительное, для него нежное. Он и теперь пользовался ее телом. Даже теперь, когда узнал о ее романе с Геральдом. И вид ее терпеливых мучений доставлял ему невероятное наслаждение.
А отказать ему она не могла.
– Но почему, малыш? – захлебывался ревностью Геральд. – Почему?
– Я живу в его доме. Ем его хлеб. Он ведь… Он ведь все еще содержит меня, Гера!
В этом месте Геральд уводил взгляд подальше, краснел, делался недовольным и вспыльчивым. Ему было неприятно, что Ванька, а не он ее содержит. Что муж, а не любовник водит Аллу по магазинам, присматривает с ней платья, пальто, сапоги, оплачивает их со своей кредитной карты. Он бы сам хотел все это делать, но…
Но поделать ничего он с этим не мог, слишком много родни висело на его шее. Слишком много забот его тяготило.
Алла снова вытащила руку из-под одеяла, снова уставилась ненавидящим взглядом на широкий ободок белого золота с бриллиантовыми вкраплениями. Это кольцо Ванька поменял ей на прежнее – обычное золотое, даже без гравировки. Был пятнадцатилетний юбилей их совместной жизни. Алла тогда еще была немного терпимее. И улыбалась, и восхищалась.
– Носить тебе его не сносить до самой смерти, дорогая, – надрывался Ванька оперным певцом, одной рукой нанизывая ей кольцо на палец, а второй хватаясь за громадный фужер с водкой. – Амини-иннь!!!