Врачебная тайна

— Годится. И мой тебе совет: не занимайся самодеятельностью. К капитану Горящеву, не тем будь помянут, следователи прокуратуры в лазарет не ломились, чтобы за него горчичники ставить, так? Зачем же он полез заниматься не своим делом?

Разговор наш как был с самого начала похож на пикировку, тем и закончился. Мы расстались, я остался разочарован. Ожидал, что спец задаст кучу вопросов, а он ничего особенного и не спросил. Впрочем, это объяснимо. Не ведет эти дела. Сначала должен войти в тему… Может быть, вообще окажется, что все наши покойники отравились разными ядами, и только я решил — одним? Ладно. Как сказал тот петух: мое дело прокукарекать, а там хоть не рассветай!

— Ну что, ну как? — принялся меня пытать Серега. Я его проинформировал накануне про возможности своего дяди, и Перепелкин сразу повеселел, ощутив за плечами такую поддержку. Но теперь пришлось его слегка разочаровать.

— А! Приняли к сведению! — махнул рукой я. — Как будто у них тут каждый день наркоту прут, откуда только можно. Реагировать устали!

Серега неожиданно решил меня утешить:

— Ну, больше мы, наверное, ничего с тобой не можем сделать.

После его слов стало скучно. Подумалось, мы даже не узнаем, что в итоге будет с этим делом. Что там нарасследуют? Все пройдет в стороне, как, впрочем, уже и идет наверняка. Вот только нам с Перепелкиным, к сожалению, никто не докладывает. Мы вернемся в учебку, разъедемся по распределению в войска, кто куда, и так и не узнаем, кто отравил людей, кто убил Рому…

Конечно, я смогу попросить дядьку, чтобы навел справки, когда вернусь со службы. Но пройдет время. Обидно будет услышать, что следствие установило — произошел несчастный случай с тяжелыми последствиями. Может, кого-то накажут за преступную халатность в хранении ядовитых веществ. А Рому уже теперь записали в самоубийцы. А его несчастная любовь, из-за которой, якобы все произошло, вот она, пожалуйста, ходит по отделению, и еще десятка полтора пар глаз потенциальных самоубийц пялятся на нее… Тьфу!

Плохо предвидеть дурной исход дела, когда мы еще здесь, и можем что-то сделать для того, чтобы дело это не спустили на тормозах, как говорит дядя Вася. Серега со мной согласился.

— Вот что, — решил я, — подождем несколько дней. Если станет понятно, никто не чешется, опять позвоню дядьке, пока имею возможность. Пусть организует мне вызов в прокуратуру или в иное место, где имеется возможность спокойно поговорить по телефону. Ему лично все расскажу.

Серега проникся нашими возможностями, не то, чтобы так уж прямо-таки повлиять на ситуацию, но хоть как-то подтолкнуть компетентные органы к разбирательству.

Когда я вернулся в отделение, после разговора с Владимиром Ивановичем, меня встретил Бондарь:

— А где гостинцы? Табачок, коньячок?..

Я не стал ему говорить, что есть такой город у нас, «Караганда» называется, в котором дают ответы на подобные вопросы. Сказал, что это был не родственник, а знакомый. Дальше — по легенде. Был проездом, заехал проведать, чтобы родне дать отчет — жив, здоров.

— Как же он тебя в госпитале нашел? — нарисовался вдруг Назар у меня за спиной. «Штирлиц никогда не был так близок к провалу, — подумал я. — Письмо до дома отсюда вряд ли успело бы дойти».

— Не знаю, — пожал плечами, изображая беспечность. — В учебке, наверное, сказали!

Сам себе я не поверил бы. Когда на твою голову сваливается нежданный знакомый, первый вопрос обычно: «Как вы меня нашли?» Но Назар отстал.

Я чувствовал повышенное внимание к себе со стороны членов мафии. Они, впрочем, этого и не скрывали. Вечером, когда я вернулся из клуба, Латусь пригласил:

— Присядь, пообщайся с народом, — подле него сидел Назар, напротив — Десантура. Хозяин койки «курил» по обыкновению, я опустился на кровать рядом с десантником.

— Популярной личностью ты у нас становишься. Всех обаял: и командира госпиталя, и начальника отделения… Люсю не обаял еще?

— У нее спросите и скажите мне. Может, зря время теряю, пора за цветами бежать?

— Ты откуда сюда попал, из учебки связи?

— Ну да.

— Как тебе здесь? — Латусь обвел взглядом палату.

— Сначала так и думал, что попал. Теперь — ничего.

— А что у вас там за история была? — вступил в разговор Назар. — Сержант кони двинул? Знал его?

— Моего взвода сержантом был, — кивнул я.

— Как это он так? Отравился бодягой? Да, не повезло… А бодягу где взял? В шинке? М-м-м… Таких шинкарей надо!.. — Артистом Назар, видно, был никудышным. Голос звучал ненатурально.

— Они сами себя наказали уже. — Я делал вид, что не замечаю фальши. — Своей же бодягой — того.

— Вот это да! Что же они такое разбадяжили? — продолжал разыгрывать любопытство лопоухий.

— Метиловый спирт… — изображая простака в ответ, рассказал, чем тот отличается от «нормального» спирта.

— А у нас-то, водилы, иркутские, тоже охлаждающей жидкости на метиловом спирту нахлебались, — вспомнил Назар, обведя взглядом Латуся и Десантуру, словно призывая в свидетели. — Может, они и разбадяжили? Да и свезли в шинок толкнуть?..

— А ведь правда! — изобразил я, как мог искренне, озарение. — Могло быть! В нашей учебке никакого метанола не отыскали!