Некоторые врачи сами приходили ко мне, но многие истории я нашел сам, расспрашивая знакомых. Большинство медиков были из моей клиники, центральной больницы Ду-Пейджа в Уинфилде, Иллинойс, которая теперь носит название Северо-Западной больницы после слияния с Северо-Западным университетом в Чикаго. Я работал с большинством из этих докторов, а с некоторыми — больше тридцати лет.
Когда обращался к докторам с просьбой, я задавал им вопрос, есть ли у них истории, которые нельзя объяснить с научной точки зрения. Быстро поняв, что большинство из них не понимали вопроса, поэтому я делился с ними рассказами, которые к тому моменту уже собрал. И когда история вызывала у нас обоих очень сильные эмоции, становилось понятно: они знают, о чем я спрашиваю. Некоторые говорили, что с ними никогда не случалось ничего необычного и чудесного, но обещали подумать об этом. Я так и не получил ответа ни от одного из этих врачей. Интересно, что доктора, у которых были такие истории, сразу же вспоминали их. Некоторые поначалу не решались их рассказать, но, когда я делился своими, все же открывались мне.
Самые трогательные впечатления часто можно было услышать в комнате отдыха врачей больницы, где есть бесплатная еда и кофе. (Интересно, а полный желудок тут сыграл роль?) Если я узнавал какую-нибудь потенциально интересную историю, то обычно старался получить самую базовую информацию, а затем спрашивал номер телефона и либо позже в тот же вечер, либо вечером на той же неделе звонил непосредственно врачу. Я вооружался несколькими листами бумаги и четырьмя заточенными карандашами. Врачи — очень занятые люди. Не было ничего удивительного, если я не мог дозвониться несколько дней. Иногда на это уходили недели. И чаще всего мне удавалось связаться с медиками именно в вечернее время. И когда я заранее об этом договорился.
Я сидел за столом, слушал рассказ и записывал так быстро, как только мог. Мои сотрудники всегда говорили, что мой почерк и так не самый лучший в мире, а когда я писал быстро, все становилось еще хуже. Но поскольку история уже была известна, мне всегда казалось, что я могу расшифровать свои записи. После того как врачи заканчивали рассказы, а иногда и во время него, я задавал уточняющие вопросы. Этот процесс обычно занимал более часа. И только потом я узнавал об их прошлом, включая образование, медицинскую специальность, полученные награды и так далее. Я часто спрашивал, что включить в их биографии. Часто бывало так, что я был уже хорошо знаком с врачом и знал его трогательную историю.
Записанные на желтые листы линованной бумаги рассказы затем перепечатывались на ноутбуке. Я довольно хорошо владею клавиатурой и иногда шучу со своими пациентами, что могу стать секретарем, если дела с медициной не срастутся. Когда рассказ был записан на бумаге, всегда находились моменты, требовавшие дальнейшего уточнения, поэтому, закончив первый черновик, я еще раз звонил врачу, чтобы что-то переспросить или заполнить пробелы. С некоторыми докторами мне приходилось проделывать это по шесть или семь раз, пока я не понял, что могу делать рассказ в три этапа.
Когда история была закончена, я обычно отправлял по электронной почте или передавал копию доктору, а затем назначал время, когда мог бы обсудить ее с ним. На этих встречах мы проверяли каждое слово, чтобы убедиться, что все записано верно. Очень часто я говорил, что «эта история настолько захватывающая, что нам не нужно никакого преувеличения». И к этому моменты большинство историй уже были завершены и требовались только небольшие корректировки.
Некоторые события, о которых сообщали врачи, произошли в течение последних нескольких недель или месяцев, но большинство историй случились больше года назад, а одна имела место более тридцати лет назад. В таких случаях трудно было в точности воспроизвести все беседы, но цитаты, использованные в рассказах, были настолько точны, насколько позволяла память врача. Во всех случаях слова передавали чувства и намерения собеседника. Были также моменты, когда некоторые детали просто невозможно было вспомнить. Например, цвет автомобиля или температуру на улице. В таких случаях доктора делали догадки, однако такие мелкие детали ни в коем случае не умаляли ценности рассказа.
Когда в истории о каком-то пациенте нужно было упомянуть конфиденциальную информацию, то к нему всегда обращались за разрешением. Многие имена были изменены, чтобы защитить частную жизнь больных, но сама суть не менялась. В некоторых случаях пришлось поменять место действия, но, опять же, чтобы защитить частную жизнь пациента. Только один врач отказался называть свое имя, и я опубликовал эту истории под именем «Аноним».
Первым редактором всегда была моя жена Джоан. Она часто возвращала меня к реальности. Затем рассказы отправлялись профессиональному редактору, который время от времени менял структуру предложений, чтобы перевести их с языка «доктор говорит» на английский. Опять же эти изменения только проясняли историю и не изменяли ее.