Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Что касается императрицы Елизаветы Алексеевны, то, как следует из ее писем, она в молодые годы страдала дальнозоркостью, однако очки при этом, конечно, не носила. В апреле 1804 г. Елизавета Алексеевна писала матери: «Уже две недели, как у меня побаливают глаза, хотя никакой настоящей болезни и нет. Но стоит только перетрудиться и это сразу чувствуется, что иногда доставляет неудобства. Говорят, будто у дальнозорких, вроде меня, зрение ухудшается значительно быстрее, и боюсь, как бы не пришлось завести очки раньше, чем хотелось бы. Попробую упражнять глаза, и если сие не поможет, придется испробовать пластырь, поскольку, как мне кажется, причина в сильной простуде, случившейся две недели назад. Простите, маменька, мои разглагольствования о болезнях. Но это единственная болезнь, которая серьезно меня беспокоит; во всех других отношениях я не забочусь о здоровье и не знаю, что предпочла бы – болезнь груди или глаз. Ничто столь не ужасает меня, как мысль о потере зрения. Однако, добрая моя мамочка, слабость зрения я унаследовала от вас».[1319] В этом пассаже 25-летней императрицы примечательно упоминание о неких упражнениях для глаз, что, возможно, было только после консультаций с профессиональным окулистом.

Разбитый лорнет Александра I

Лорнет Александра I[1320]

Включались ли очки, лорнеты и монокли в число «щепетильных» мелочей, использовавшихся аристократами в каждодневном обиходе

Безусловно, включались, причем как мужчинами, так и дамами, и поэтому оформлялись самым роскошным образом. Поэтому изготавливали эти оптические «приборы», наряду с «механиками», и ювелиры. Примечательно, что лорнеты аристократов иногда выполняли и другие утилитарные функции. Например, в коллекции Государственного Эрмитажа хранятся такие уникальные артефакты, как веер-лорнет и часы-лорнет. В последнем случае часовой механизм был вмонтирован в верхнюю часть подвески лорнета, которая закрывалась глухой крышкой. С другой стороны подвески располагался собственно лорнет, по форме напоминавший современные складные очки. Эти дорогие часы[1321] были изготовлены в 1840–1860-х гг. и, видимо, принадлежали кому-то из аристократов.[1322]

Веер складной с моноклем. 1810-е гг. Европа

Часы-подвеска с лорнетом. 1840–1860-е гг. Швейцария

Говоря о первой половине XIX в., следует иметь в виду, что это было время так называемого дендизма.[1323] Как подчеркивал Ю. М. Лотман, «в поведении денди большую роль играли очки – деталь, унаследованная от щеголей предшествующей эпохи. Еще в XVIII веке очки приобрели характер модной детали туалета. Взгляд через очки приравнивался разглядыванию чужого лица в упор, то есть дерзкому жесту. Приличия XVIII века в России запрещали младшим по возрасту или чину смотреть через очки на старших: это воспринималось как наглость. Дельвиг вспоминал, что в Лицее запрещали носить очки и что поэтому ему все женщины казались красавицами, иронически добавляя, что, окончив Лицей и приобретя очки, он был сильно разочарован. Сочетание очков со щегольской дерзостью отметил еще в 1765 году В. Лукин в комедии „Щепетильник“. Здесь в диалоге двух крестьян, Мирона и Василия, говорящих на диалектах, сохранивших природную чистоту неиспорченного сердца, описывается непонятный для народа барский обычай: „Мирон-работник (держа в руках зрительную трубку): Васюк, смотри-ка. У нас в экие дудки играют, а здесь в них один глаз прищуря, не веть цавота смотрят. Да добро бы, брацень, издали, а то нос с носом столкнувшись, утемятся друг на друга. У них мне-ка стыда-та совсем, кажется, нету“. Московский главнокомандующий в самом начале XIX века И. В. Гудович был большим врагом очков и срывал их с лиц молодых людей со словами: „Нечего вам здесь так пристально разглядывать!“. Тогда же в Москве шутники провели по бульварам кобылу в очках и с надписью: „А только трех лет“. Дендизм ввел в эту моду свой оттенок: появился лорнет, воспринимавшийся как признак англомании. В „Путешествии Онегина“ Пушкин с дружеской иронией писал: „Одессу звучными стихами / Наш друг Туманский описал… / Приехав, он прямым поэтом / Пошел бродить с своим лорнетом…“. Туманский, приехавший в Одессу из Коллеж де Франс, где он завершал курс наук, держался по всем правилам дендистского поведения, что и вызвало дружескую иронию Пушкина. Специфической чертой дендистского поведения было также рассматривание в театре через зрительную трубу не сцены, а лож, занятых дамами. Онегин подчеркивает дендизм этого жеста тем, что глядит „скосясь“, что считалось дерзостью: „Двойной лорнет скосясь наводит / На ложи незнакомых дам… “. Женским вариантом „дерзкой оптики“ был лорнет, если его обращали не на сцену: „Не обратились на нее / Ни дам ревнивые лорнеты, / Ни трубки модных знатоков… “».[1324]

Дама с лорнетом