Враг империи

Это выглядело как падающая звезда посреди светлого дня. На нас с невероятной скоростью несся ревущий огненный смерч. «Вот и все. Пора прощаться», – как—то отстраненно подумал я. Все вокруг стихло. Смолкли лисицы. Или это все же были кошки… Даже листья на деревьях не шелестели. Артфаал обхватил мою шею обеими лапами, царапая кожу когтями, и мелко дрожал от ужаса. Однако почему—то исчезать не спешил. Я приготовился умереть. Страшно не было, скорее, не покидало ощущение странности происходящего. «Быть убитым сказочным чудовищем, в этом есть определенный шик», – пришла в голову глупая мысль. Я даже усмехнулся ее нелепости. В последний раз посмотрел на друзей… Но прощание слишком затянулось. Нас уже должно было испепелить беспощадное пламя. Я поднял голову, страшась и одновременно на что—то надеясь… Дракон парил в голубом небе, совершая круг за кругом и опускаясь все ниже. Из пасти его уже не извергался огонь. Вскоре мощные лапы коснулись земли, и чудовище уставилось куда—то в сторону деревьев. Я проследил за его замершим взглядом. У леса стоял единорог и тоже смотрел прямо в глаза ящеру. Два зверя – один неправдоподобно жуткий и злобный, другой излучающий чистое, незамутненное добро – но оба прекрасные в своей неповторимости – состязались во взглядах. Этот молчаливый поединок не прерывался ни единым звуком. Мы тоже замерли, боясь спугнуть удачу. Не знаю, сколько это длилось – мгновение или бесконечность – но вокруг единорога засияли белые лучи, а дракона окружила багряная пульсация. Это не были ауры. Я так и не понял, что это было. Но тут ящер покорно опустил голову и взмахнул крыльями. Единорог отвел взгляд кротких глаз, словно отпуская его, и зверь тяжело поднялся в воздух. Он сделал над нами круг и стремительно взмыл в небо. Мы ошарашенно смотрели на исчезающую в безмятежной синеве точку. Единорог медленно обошел поле боя, остановился над раздавленным телом Зарайи… над тем местом, по которому рассыпался пепел Йока… потом приблизился к нам. Он посмотрел на меня, и я заметил крупные слезы в его бархатных глазах. Я почтительно поклонился ему, то же самое сделали остальные. Волшебное животное покивало благородной головой, и хрустальный рог его полыхнул под солнцем. Затем единорог перевел взгляд на медленно распахивающиеся ворота.

* * *

– Восславим Луга, братья и сестры! Ибо он – защита и надежда наша! Он, в щедрости своей бесконечной, дарует нам хлеб наш насущный. Он, всеблагой и всевидящий, оберегает нас от опасностей. Он, всепрощающий и всемилостивый, не отворачивается от нас, во грехе погрязших. Луг любит вас! А любите ли вы Луга, братья и сестры?

Толпа ответила нестройным, ленивым гулом. «Еще не вошли в азарт, – мысленно отметил Падерик Третий, готовясь разразиться новыми словами прочувствованной речи. – Публика сегодня подобралась тяжелая». Во дворе Главного храма толпились ремесленники с женами и детьми. Обязательные проповеди были началом кампании против темных магов. На них сгоняли по очереди обитателей всех кварталов. Сегодня Великий отец выступал перед кварталом оружейников из Северного луча. Серьезные, неулыбчивые бородатые люди, скрестив руки на груди, недоверчиво внимали сладкоголосому жрецу. Их жены, грудастые спокойные матроны, уверенные в собственном благополучии, держались рядом со своими супругами. Все они были горожанами довольно зажиточными и набожными. Но молиться и жертвовать на храм предпочитали в родном квартале, более других богов уважая труженика Дадду – своего покровителя и заступника. Авторитет Луга как главного бога, конечно, тоже не отрицали, но считали: пусть ему маги молятся, коль он простирает свою защищающую длань прежде всего над ними. А о том, что Луг – изначально неизмеримо выше рангом, чем их любимый Дадда, и думать забыли. Падерик понимал: предстоит большая, многотрудная работа. Нужно не только внушить людям, что темная магия – зло, но еще и поселить в их душах страх. Перед гневом Луга, перед грехом и перед властью земной, конечно. Его высокопреосвященство работы не боялся. Глубоко вздохнув, он снова заговорил, мягко и вкрадчиво: