На стенах было много разных фотографий, но не в тему. Не криминальные, а морские. Боевые корабли, высокий маяк, о подножие которого разбивались штормовые волны, бравые матросы на стальных палубах, под сенью грозных башенных орудий. А одна фотография была в виде портрета молодого моряка в бескозырке набекрень. Надпись на ее ленточке — название корабля — никак не читалась. Потому что на лихо заломленной бескозырке виднелось только загадочное окончание слова: «…чивый».
— Это я в молодости, — похвалился Матвеич. — Матрос с гвардейского эсминца. Ну да ладно. Разговоры потом. У нас, у вятских, обычай такой: если в доме гость, хоть свой, хоть чужой, сперва напои, накорми, а потом расспрашивай.
— Как у Бабы-яги в сказке, — добавил вполне серьезно Алешка. — Сначала надо Иван-царевича накормить, в баньке попарить, а потом на сковороде в печку засунуть. Сытого и чистенького.
Матвеич сначала прищурил свои добрые глаза, а затем рассмеялся:
— А ты, Лешка, случаем, не вятский будешь? Мы, вятские — мужики хватские.
— Мы не вятские, — перемещаясь поближе к столу, где мама с помощью Матвеича накрывала стол, пробормотал Алешка. — Мы не вятские, мы вернадские.
— Знаешь, мать, — сказал папа, — заберем-ка мы его обратно, в Москву. Мне Матвеича уже жалко.
— Не отдам, — возразил Матвеич. — Он мне нравится.
— Я этого достоин, — скромно отозвался Алешка. — Хоть и не вятский. — Тут он притормозил. — А мы куда заехали ваще? Ехали к тверским, а попали, что ли, к вятским?
— Куда надо попали, — успокоил его Матвеич. — Я вятский родом. А вятские, они…
— Хватские, — кивнул Алешка. — Уже знаю, два раза.
На столе, к счастью, появился обед. Огромное блюдо зелени (редиска вроде укропа, салатик), тарелки с окрошкой.
— Сам выращиваешь? — спросил папа Матвеича. — Ты огородник теперь?
— И веселый молочник, — Алешка ткнул пальцем в кувшин с холодным молоком. — У вас и корова есть?
— Ошибаетесь, граждане. У нас, у береговых жителей, огородов нет. И коровы с молоком тут не бродят.
— И фруктов нет, — сказал Алешка, — потому что нет снежных вершин.
— Потому что здесь дожди очень обильные, да и по весне озеро сильно разливается. Я, бывает, прямо с мостика… то есть с крыльца в лодку перешагиваю. Какой уж тут огород. А зелень и молоко нам тетя Фрося носит. Она неподалеку, на горушке живет. Там у нее и сад, и огород, и корова с курочками. Славная женщина!
— Кормилица, — согласился Алешка.
— Нам пора, — отобедав, сказал папа. — Надеюсь засветло доехать. А вы, — он повернулся к нам, — поступаете в полное распоряжение полковника в отставке Матвеича. Слушаться его беспрекословно. Как меня. И маму.
— Тогда ничего, — обрадовался Алешка, — жить можно.
— Значит, так! — Полковник в отставке встал. — Принимаю командование. Сообщаю: делать вам можно все, что не запрещено. Ясно?
— Так точно, товарищ полковник, — вытянулся перед ним Алешка. — А что запрещено?
— Первое. Запрещено ходить на песчаный карьер, это опасное место. На втором этаже, где вы будете жить, есть две вещи, которые нельзя трогать: штурвал на одной стене и мой именной пистолет на другой. Запрещено также ныть, скулить, бездельничать. Это все.
— Прекрасно, — сказала мама, вставая. — Хорошо, что вы их предупредили. Первое, что они сделают, когда мы уедем, — это станут крутить штурвал на одной стене и стащат пистолет с другой стены. А потом убегут на карьер. Навстречу опасностям и приключениям.
(Мама оказалась права. В отношении всех трех объектов — штурвала, пистолета и опасного песчаного карьера.)
— Что ты, мам! — горячо обиделся Алешка, вытаращив свои большие «правдивые» глаза. — Ты же нас знаешь!
— Я вас прекрасно знаю! И поэтому по первому же тревожному звонку от товарища полковника в отставке я пришлю за вами папу.
— Он нас не найдет, — хихикнул Алешка. — Мы спрячемся в карьере.
Как ни странно, но Алешка оказался прав. Впрочем, об этом — позже, в свое время и на своем месте…
Родители уехали. Мы с облегчением помахали им вслед с капитанского крыльца, и Матвеич сказал:
— А теперь спокойненько попьем чайку и разработаем стратегию отдыха.
— Вы нам лучше расскажите, как ваш «Чивый» корабль называется? — Алешке это было очень интересно.
Похоже, и Матвеичу приятно было вспомнить далекую молодость.
— Я ведь до милиции на флоте служил. На эсминце с красивым названием «Задумчивый».
— Ни фига! — удивился Алешка. — И о чем же он задумывался? — Задавая вопросы, Алешка успевал накладывать в розетку раз за разом варенье из разных баночек, быстро поедать его и запивать чаем, чашка за чашкой.
— Ну… Задумывался… Ну, например, как лучше выполнить боевую задачу. Как безопасно обойти коварную мель.
— Все-таки, — сказал я, — для военного корабля такое название не очень подходящее. Не боевое какое-то.
— Я бы так не сказал. Думать в бою обязательно надо. Но дело еще в том, что когда формируется эскадра из однотипных кораблей, то им всем дают название на одну букву. К примеру, «Бдительный», «Буран», «Берегущий»…
— А у вас была буква «З»? — догадался Алешка. — В вашей однотипной эскадре.