Враг моего сердца

Она тёрла шею, понимая, что останутся на ней следы – прятать придётся. Леден отстранился, сдвинув брови, осмотрел её лицо, провёл кончиками пальцев осторожно по заходящейся жжением коже под подбородком.

– Как же девицы с тобой ночи проводят? – неведомо зачем пошутила Елица, часто моргая, чтобы не расплакаться.

– Никак, – бросил он. – Не проводят. Не приходи больше, даже если кричать буду. Особенно тогда не приходи. Все уж привыкли.

– Но как? Неужто ты не пытался избавиться от?..

– От чего? От кого? От Мораны, которая меня отпустила? – княжич усмехнулся. – Не забрала, когда я подо льдом в речке задыхался? Ты не знаешь ничего обо мне, княжна. Ты…

Он вгляделся ещё раз в её лицо и отпустил. Встал, отворачиваясь. Одним взмахом руки он отшвырнул стоящий рядом с его лежанкой столик. Тот закувыркался, загромыхал и рухнул у стены шатра. Прямо под тем разрезом в ней, что Морана оставила. Елица, обхватив себя за шею, с ужасом наблюдала за ним. Откинулся полог, и в проходе, держа перед собой ведро с горячей водой, застыл Брашко. Он ошарашенным взглядом обвёл шатёр, задержавшись на большой прорехе в нём.

– Я тут принёс… – только и нашёлся, что сказать.

Елица встала и, схватив по пути свиту, выбежала прочь. Не глядя на дозорного, который с любопытством на неё уставился, она юркнула в свою палатку. Встала, тяжело дыша и сжимая ворот на груди. Платок оставила в укрытии Ледена – да и пусть. Не возвращаться же. Она подошла к ушату, на дне которого ещё осталась после умывания вода. Зачерпнула ладонью и прижала к шее, медленно выдыхая от облегчения. Не обращая внимания, как намокает рубаха, она всё черпала и черпала, обмывая пострадавшую кожу. И пыталась забыть безумные, залитые гневом и ужасом, глаза Ледена.

Какими разными они всё же бывали. Сколько всего довелось уже увидеть в них, пусть даже княжич и казался бесстрастным изваянием. И чем дальше, тем становилось тревожнее рядом с ним. Не страшнее… А просто беспокойнее, потому как не знаешь, что он выкинет ещё.

Очнулась она от того, что Мира коснулась её плеча и окликнула. Елица задрожала всем телом: ткань давно уж промокла, прилипла к груди и животу. А в шатре к утру становилось всё прохладнее.

– Что это с тобой, княжна? – челядинка озабоченно заглянула ей в лицо.

И охнула, заметив, видно, отметины от руки княжича на её шее.

– Молчи, – приказала Елица, отталкивая её руку, когда она хотела дотронуться. – Слово от тебя об этом услышу…

Она так и не придумала, чем пригрозить служанке, но та, верно, вообразила себе всё сама. Закивала рьяно и поспешила к сундуку – выискивать сухую сорочку. Небо неумолимо светлело. Послышался первый посвист птиц где-то в глубине неприветливой еловой чащи. Закончился дождь, и встал повсюду, словно разбавленное молоко – туман. Протяни руку – и её не увидишь, а заблудиться и вовсе стараться не придётся. Елица переплела косы, умылась, пытаясь прогнать вязкую пустоту из головы. Как будто стояла внутри неё такая же, как и кругом, муть. Выходить наружу не хотелось. Она видела только, как мелькают будто бы обсыпанные мукой фигуры кметей мимо входа в шатёр. Слышала грозный голос Ледена – и в груди ёкало. Забежал Брашко, смущённо пряча глаза от челядинки, которая ему, кажется, за время пути приглянулась. Он отдал забытый у княжича платок и извинился ещё раз от его имени. И передал приказ Мире зайти к Ледену. Девица зарумянилась тут же, пригладила и без того аккуратно причёсанные волосы. Елица даже спрашивать не стала, зачем та ему вдруг понадобилась. И заметь она на лице той хоть малое неудовольствие, тут же вступилась бы, не пустила. Но Мира сияла так, будто к одной ней обратился сейчас свет Дажьбожьего ока.

Чуть погодя Елица всё же собралась с духом и вышла к костру, радуясь, что платок надёжно скрывает следы ночного буйства Ледена. Скоро появилась из укрытия княжича и девица; она уже привела себя в порядок, но шалый блеск глаз, бруснично алые губы и блуждающая по ним улыбка выдавали её всю с потрохами. Она быстро скрылась в женском шатре, видно, чтобы любопытные взгляды кметей и скабрезности её не достали. А вот Леден вышел будто бы совсем такой, как обычно, хотя этому не и стоило удивляться. Только глядеть на него стало совсем уж неловко. Елица старалась не винить его в том, что произошло в миг пробуждения, но то и дело замечала за собой, как смотрит на княжича неподвижно. Он тоже это видел, и каждый раз пробегала по его лицу гримаса сожаления. Кмети ничего о том не говорили: видно, получили от него строгое распоряжение.

Утрення прошла напряжённо и тихо. Самые мелкие звуки тонули во влажном мареве тумана, но зато можно было не сомневаться: дождя нынче больше не случится. Катилось Дажьбожье око по небосклону, опираясь на ветви елей, поднимаясь и заливая поляну непостижимо колдовским золотисто-алым светом.

– Вот же место паршивое, – не удержался один из кметей, рыжий Истр. – Так и знал, что наведёт морок на кого. Хоть выберемся? А то вдруг дороги уж и нет тут.

– Тьфу на тебя, – буркнули зло ему в ответ сразу несколько воинов.