Враг народа

Пропаганда идеи аншлюса бывшей Молдавской ССР и образования «Великой Румынии» сопровождалась угрозами в адрес властей столицы Приднестровья — Тирасполя. Те, в свою очередь, уловив растущую тревогу населения и общественные настроения, учредили Приднестровскую молдавскую республику.

В Кишиневе надеялись, что после подписания Беловежских соглашений защитить непокорных приднестровцев будет некому. СССР больше не существовал. В Москве все были заняты доеданием его наследства. Возможная негативная реакция российского руководства на нападение на Тирасполь особенно не просчитывалась. Политики-униаты в Бухаресте и Кишиневе видели, с какой невозмутимой легкостью Ельцин «сдавал» русские интересы — территории, население, их имущество и капитал, удовлетворяя растущие аппетиты руководства «суверенных государств». Ощутив безнаказанность своих возможных действий, вооруженные отряды румынских и молдавских фашистов весной 1992 года выдвинулись на Тирасполь.

Операцию по уничтожению Приднестровья решили назвать «Троянский конь». Первым делом униаты решили затоптать город Бендеры, расположенный на правом берегу Днестра. 1 апреля ворвавшийся на бронетехнике в город отряд полиции особого назначения (ОПОН) в упор расстрелял приднестровский милицейский патруль и автобус с местными рабочими. Население автономии требовало от командования 14-й армии защитить жизнь мирных граждан. Штаб армии, расквартированный в Тирасполе, пикетировался приднестровскими женщинами ежедневно. Бесполезно. Команда «не вмешиваться», поступившая из Москвы, была равнозначна приговору 150 тысячам русских жителей Приднестровья.

Тогда население решило взять ситуацию в свои руки. Из числа дееспособных мужчин формировались отряды ополчения. На помощь своим братьям из России и Украины в Тирасполь, Бендеры и Дубоссары потянулись сотни казаков и славян-добровольцев. Но их было ничтожно мало по сравнению с многократно превосходящей их по живой силе и технике армией и полицейскими формированиями агрессора. С молдавской стороны было выставлено до 320 единиц артиллерии и бронетехники и 14,5 тысячи человек личного состава. Этой армии противостояли вооруженные формирования приднестровской стороны: казаки, гвардия, территориально-спасательный отряд, ополченцы. По сути дела, оружие у них было только стрелковое, противоградные установки «Алазань» и самодельные минометы без прицелов. Сдержать агрессию такими ничтожными силами было невозможно.

Исход дела решила воля военнослужащих 14-й армии. Государства, на верность которому они давали присягу, уже не было, но осталась честь русского офицера. Игнорируя приказ генерала Неткачева, офицеры 14-й армии стали выводить на рубеж обороны свои подразделения. Многие из них переходили служить в приднестровскую гвардию. Преданные своим политическим и военным руководством, но преданные России, они решили разделить судьбу своего народа и встали на его защиту.

Ни болтовня министра Козырева, спешно присланного Ельциным в Кишинев и Тирасполь для «мониторинга обстановки», ни эмоциональный визит вице-президента Руцкого, наговорившего массу одобряющих приднестровцев слов, не смогли сдержать раскрутку спирали румыно-молдавской фашистской агрессии.

Штаб 14-й армии так и не получил из Кремля команду развести враждующие стороны и остановить кровопролитие. Опасаясь скандала и ответственности за действия офицеров 14-й армии, Москва до конца тянула и с решением о переводе армии под российскую юрисдикцию. Это произошло лишь 12 мая, и то под давлением Верховного Совета России.

Впервые я приехал в зону конфликта в конце мая 1992-го. Эти места мне были достаточно хорошо знакомы. В 1980 году под Тирасполем проходили всесоюзные соревнования по ручному мячу, в которых я принимал участие. До сих пор помню вкус сочного болгарского перца, который мы тогда с ребятами из юношеской сборной поедали килограммами.

Теперь я увидел совсем другой город. В воздухе висела тревога и мобилизационные настроения. 19 мая вместе с небольшой группой казаков мы выехали на «УАЗах» в Дубоссары и сразу попали под огонь молдаван. Один из нас — журналист из Киева — был легко ранен.

Через пару дней, когда я вернулся в Москву собирать добровольцев, мне позвонил мой однокашник Борис Костенко. Оказывается, что и он, будучи корреспондентом «Останкино», в те дни находился в осажденной республике и привез оттуда репортаж, который руководство программы «Время» наотрез отказалось ставить в эфир. Я предложил ему собрать у нас в приемной Астафьева в здании районного совета пресс-конференцию и показать привезенный из зоны конфликта репортаж российским и иностранным журналистам. Так мы и сделали.