Враг навсегда

Школа внезапно закончилась. Он понял, что все это время пролетело практически мимо него. Алекс не участвовал в школьной жизни, окончательно покончил с конным поло, объезжая Призрака просто так, без какой-либо спортивной цели.

«Я верил, что у тебя появится твой долгожданный Спирит, Ди. Я оставил это имя тебе», — невесело думал он. — «Жаль, что не успел сказать об этом. Я так много не успел тебе сказать…».

Хотел устроиться в «Сундук мертвеца» снова, но Джонатан не разрешил, сказав, что главный миллиардер страны не может ходить по улицам просто так, без охраны. Юный наследник был слишком уязвим, а злопыхателей была уйма. Так Алекс Торнхилл снова потерял свою свободу. Отрешенно разглядывал мир из окна бронированного авто, находясь на заднем сиденье. Всегда в окружении толпы: охрана, прислуга, юристы, помощники, секретари и личные менеджеры, работники компании. Но всегда одинокий. Никто даже не догадывался, что творится у него на душе. Может, только Джонатан и Тейлор, которого он вернул обратно на свою должность. Все отчеты о поисках Дианы приносили ему они. Но ни один из них не смел комментировать происходящее, молча и деликатно выполняя свою работу.

Только одна хорошая новость вошла его жизнь — мать уже долгое время отлично держалась после клиники, с энтузиазмом взявшись за себя. Он построил для нее новый дом, продав тот, старый, из которого ее «выжила» Инна. Сначала думал, что она, наоборот, захочет вернуться в «свое», может, ей это важно. Но Лора сама попросила его о новом месте. Воодушевленно бегала с дизайн-проектом, пыталась втянуть увядающего на глазах сына. Он был ей благодарен, рутина с новым жильем действительно иногда заставляла забыть о своей боли.

Мать тоже изменилась. Годы, проведенные в собственном аду пагубной привычки, ненависти к себе, жалости, надежде очень ее поменяли. Все эти годы она утопала в бутылке, не была собой. Та старая надменная и желчная Лора стерлась, исчезла. Оставив вместо нее растерянную, очень побитую жизнью женщину. Осунувшуюся, худо выглядевшую, с тусклыми волосами и плохой кожей. И не знающую что ей вообще теперь делать.

Конечно, он боялся что она сорвется. Первое время, когда она жила с ним, проверял все полки, шкафы, незаметно перебирал ее вещи, сумки. Было стыдно перед матерью за свое неверие, но он боялся упустить ее. Да даже когда она переехала в собственный дом, приезжал и проверял. Алкоголя в доме больше не было. Но она была еще только на пороге своего нового пути, и Алекс переживал, что она с него собьется. Ему поскорее хотелось, чтобы она увлеклась каким-нибудь занятием, хоть благотворительностью, хоть фитнесом, гончарным искусством, да чем угодно. Лишь бы от скуки не взглянула вновь на свой яд.

— Не переживай за меня, сынок, — однажды сказала она ему, когда они уставшие, после ее переезда сидели на диване в новой уютной гостиной.

Даже распаковкой вещей они занялись сами, чтобы отвлечься, хотя могли нанять для этого уйму людей. Лора, впрочем, отказалась от постоянной прислуги. Горничная приходила к ней раз в неделю, на этом все. Готовкой мать пыталась заниматься самостоятельно, по толстым книгам.

— Ты все делаешь правильно, — погладила его по руке и поцеловала в макушку.

Он неловко отстранился, и Лора печально подумала, что ему не приходилось испытывать родительской любви всю жизнь. С противной горечью в горле поняла, что не может вспомнить когда она вообще его в последний раз целовала или обнимала. Как мать, как друг, как близкий человек, предлагающий свою поддержку. Она этого не делала, даже когда была жива Грэйс. Ее смерть тут не при чем. Лора просто отвратительная мать.

— Думаешь, я не умею любить? — тихо спросил он ее, задумчиво глядя на новую картину на ее стене. Умиротворенное море. Хотел бы он быть этим морем.

На лбу Лоры пролегла глубокая горестная складка. Его страдания откликнулись в ее душе, став ее личными. Странное непривычное чувство, которое она обрела за эти полгода жизни с собственным сыном.

— Не говори так, — мягко ответила она. — Конечно, умеешь. Ты умеешь это делать искренне и пылко, дорогой мой. Как никто другой из нас.

Алекс не был согласен. Знал, что мать просто поддерживает. Искренне и пылко? Бред. Он уже давно признался себе, что его эмоции и чувства закрыты, сдержаны и хорошо им управляемы. Да он внешне каменную статую напоминал. Он все это знал, и тирада Янга тогда хлестнула точно увесистая пощечина по лицу. Он всю жизнь стеснялся своей симпатии к Диане, стеснялся того, какая она, стеснялся ее статуса, ее продажной мамаши. Сквозь землю был готов провалиться, когда видел в детстве, как она глупо улыбается в ответ на издевки детской кучки соседей, растерянно смотрит на него, ища в нем поддержку. Не находя ее.

— Я многое разрушал сознательно. Буквально все, — признался Алекс. — И я ничего при этом не испытывал. Я был равнодушен до чужой боли. Я ее создавал.

— Алекс…