Враг неведом

Парень был в самом сердце Сенсорики, думал Гинзбург, Сенсорного облака, ужаса и проклятия, сотворённого Умниками. Там не мог выжить ни один человек. Ни один автомат. Там отказывала любая, даже самая примитивная электроника. И только старые добрые пороховые патроны не подводили стрелков. Но этого оказывалось недостаточно. Ни один танк, ни один истребитель, ни одна из наших машин не прорвались через это облако. А ведь известно — сведения стоили жизни доброй сотне лучших, наверное, последних настоящих агентов земной разведки, что эти облака — лишь детские шалости. Что там, где Умники свили гнездо, дело не ограничивается вымышленными мирами, тонким покровом наброшенных на реальность декораций, когда дома оборачиваются скалами, улицы — тропами, а залпы РСЗО — пляской огненных духов.

Что такое истинная Сенсорика, не знал никто, даже верховный координатор Исайя Гинзбург. Об этом знало совсем иное существо… и ещё один, носящий прозвище Идущий по Следу. Собственно говоря, война-то и началась из-за стремления Умников охватить своей Сенсорикой весь мир, все человеческие колонии, раскинувшиеся на пол-Галактики. Поколению Исайи Сенсорика не несла ничего, кроме безумия и жуткой смерти.

Медицина была способна на многое. Клонирование и замена отживших свое органов, выращенных из пары-тройки старых клеток. Биологи вели свой собственный бой с Владычицей Сущего, с безобразной старухой, века и тысячелетия утаскивавшей свои жертвы в чёрную пустоту Ничто. Вели и порой выигрывали. Однако даже они не способны сделать солдат из тех, кто разменял уже третью сотню лет.

* * *

Твердислав напрягся. Видно было, что рассказывать об этом ему не сильно хочется.

— Ощущения… да какие там ощущения! Просто дрался, как с Ведунами. Хотел выжить. Её… Аэ то есть… хотел убить. Не вышло.

— И ты как будто даже рад?

— Рад, — вздрогнув, признался парень. — Рад. Я и ламий — то никогда не убивал… — Он покраснел. Хорошо, что Джей не видит — точно глаза бы выцарапала.

Исайя задумчиво пожевал губами.

— Что ж, я тоже рад. Ведь когда-нибудь эта война кончится. Понадобится кто-то, могущий понять вчерашних врагов.

— Почему же Он сказал, что врага надо истреблять? — прошептал юноша, подтягивая колени и опуская на них подбородок.

— Наверное, Он имел в виду — дать наглядный урок нашей силы… — осторожно предположил Исайя. Надо быть аккуратнее. Парнишка на грани срыва. — А потом можно, наверное, и заключить мир. Пусть каждый идёт своим путём, не мешая другому, верно? А поголовного истребления… не надо, конечно же.

“Мне отмщение и Аз воздам”, припомнились слова.

И ещё: “Destraam et aedificabo”, на любимой звонкой латыни. Вот уж воистину “destruam”… Сколько крови понадобится, чтобы вразумить Умников! Сколько смертей, раз уж здесь у него нет иного оружия?

Noli me tangere, не тронь меня, и я тебя не трону… Умники нарушили эту заповедь. Как и все прочие. Не было такого закона, завета или же моральной нормы, которую они бы не отринули. Память отказывалась воспроизводить те жуткие картины, когда мятеж Умников ещё только начинался, и родители смотрели на невинные шалости детишек, не подозревая, что на следующий день семи— и восьмилетние сорванцы начнут резать мам и пап прямо в их собственных постелях.

“Nil admirari, prope res est una, Numici, Solaque, quae possit facere et servare beatum…”

Воистину в многой мудрости много печали. Точнее, даже не в мудрости, а в памяти. Простирающейся много дальше проклятого мятежа.

Твердислав молчал. Парень казался каким-то опустошённым, выгоревшим, точно та звонкая сила и ярость, переполнявшие его, только ступившего на эту землю, исчезли без следа. Скис? Так быстро? Неугомонный бунтарь, прорвавшийся к медицинскому комплексу и вытащивший свою девчонку? Не забыть запросить Алонсо — уж не выжила ли бедняжка чудом? После отбитых голой рукой плазменных зарядов поверишь и не в такое.

— Хорошо, — Исайя поднялся. — Тебе нужно расслабиться. Долечивайся и делай, что хочешь. Ходи, присматривайся… Думай. Уверен, в свой час ты поймёшь, что же именно хотел от тебя Всеотец и в чём будет состоять твоя миссия.

* * *

Твердислав последовал совету. Выпущенный из лечебницы, он обосновался в скромной, по здешним меркам, “конурке” невдалеке от апартаментов самого верховного координатора. Да, наверное, тот прав. Надо присмотреться и не лезть на рожон. Конечно, дома он бы немедля поднял Старший Десяток, и они устроили бы вылазку. Осторожно, прикрывая друг друга… совсем не так, как шли в Озёрную страну за злополучной Ведуньей. Но, поскольку здесь он один, придётся сработать за десятерых.

Он начал с долгих обходов. Поднимался на самый верх и спускался на самый низ. Очень хотелось разузнать, как там обстоят дела дома, что с Джей и остальными, — однако он старательно гнал эту мысль. Старая жизнь сгорела. Возврата к ней нет. Так сказал Всеотец.

Однако именно из-за Всеотца и начались первые неприятности