Враг невидим

– Далеко не любая, не преувеличивай. Тебя так далеко слышно, только если ты особенно расстроен. В отличие, к примеру, от того же Огастеса Гаффина, который на безмолвной речи сочиняет свои неудобоваримые вирши, и окружающим приходится часами выслушивать его вдохновенное бормотание.

– Вот как? – сравнение с гринторпским поэтом Веттели несколько утешило и даже развеселило. Ведьма это немедленно отметила.

– Что, легче стало? Вот и молодец. Поверь, нет никакого смысла упрекать себя в том, в чём нет твоей вины. Ты был проклят, забыл? «Кровь чёрных песков» тогда ещё не набрала свою силу, но старый добрый малахт уже вовсю действовал. Глупости ты творил именно под его влиянием. Так что успокойся и забудь.

Но Веттели не мог забыть. Как говорила Агата? «Малахт использует слабости и дурные склонности своей жертвы, развивая их до состояния, опасного для жизни». Получается, он изначально был предрасположен к житейской беспомощности, безынициативности и слабохарактерности, а проклятие эти качества только выявило. Стыд, стыд и ещё раз стыд!

– Твоё проклятие, мой милый, здорово промахнулось. Оно должно было выявить ослиное упрямство и безнадёжное скудоумие! Скажи, примерно полгода назад или чуть раньше с тобой никакой неприятности не случалось?

Веттели на секунду задумался.

– Верно, я как раз попал в госпиталь. Думал, останусь без руки, и вообще… – очень неприятными были воспоминания, ну их к гоблинам.

– Вот видишь! – почему-то обрадовалась Агата. – Закономерное явление! В заведениях подобного рода любой, даже самый стойкий человек чувствует себя зависимым и беспомощным. Невзгоды временно ослабили твой дух, и проклятие поспешило вцепиться в первое, что подвернулось. Потому что прежде никаких дурных склонностей в тебе не обнаруживалось, и развивать ему было решительно нечего…

В общем, вылили на его страдающую душу галлоны целебного бальзама, дали почувствовать себя рыцарем без страха и упрёка, так что было бы просто невежливо продолжать самобичевание – это выглядело бы так, будто он напрашивается на новые комплименты. Веттели усилием воли заставил себя отвлечься от навязчивых и бесплодных воспоминаний и сосредоточиться на насущном. Правда, и здесь без угрызений совести не обошлось.

Проклятие проклятием, но ведь какое-то количество разума у него всё-таки сохранялось! Как же он мог пустить на самотёк дело об убийствах, в которых оказался замешан по уши? Почему с первого же дня не предпринял самостоятельного расследования, всё чего-то ждал и откладывал? Тем более, что некоторый опыт а подобных делах у него уже имелся. И в Махаджанапади, и особенно в безумном Такхемете ему, как почти всякому офицеру, исключая редких счастливчиков, не раз и не два приходилось проводить дознания по поводу тех безобразий, что творили его солдаты, измученные жарой до потери человеческого облика. Всякое случалось: пьяные драки со смертельным исходом, кражи, растраты, мародёрство, дезертирство, самострелы, предательства… Конечно, он был очень далёк от того, чтобы считаться мастером сыска, но Поттинджер от этого, судя по всему, находился ещё дальше. Надо было не надеяться на полицию, а сразу брать ситуацию в свои руки… «Да-да, Агата, я уже понял: это проклятия лишали меня всякой инициативы. Виноват, исправлюсь! Начинаю мыслить позитивно и конструктивно!»

…Впрочем, лучше поздно, чем никогда.

Зато теперь у него имеется такое неопровержимое алиби, что лучше и не придумаешь: лежал, можно сказать, трупом, под неусыпным наблюдением нескольких человек. О! Между прочим, теперь все они – и Агата, и Саргасс, и самое главное, Эмили – тоже обеспечены алиби! И, за компанию с ними, профессор Инджерсолл вместе с многострадальной мисс Топселл – наверняка эти двое к утру уже были осведомлены о недееспособном состоянии своего сотрудника.

А преступник осведомлён не был. Иначе пропустил бы последний понедельник – и готово: вина лорда Анстетта практически доказана, и тут же списана на проклятие.

Кстати, не в этом ли суть? Не потому ли убийца решил подставить именно его? Знал, что одному только капитану Веттели за чужие убийства не грозит виселица, и проявил, так сказать, человеколюбие… Знал? Откуда? Кто ещё в школе, кроме обеспеченной алиби ведьмы, мог видеть его тёмные сущности? Уж конечно, не химик с географом! Мистер Коулман, больше некому. Зачем ему это – другой вопрос. Чтобы гоблин убил человека, да ещё таким грубым, примитивным способом – подобного история Королевства, кажется, ещё не знала. Странно, очень странно!

…В любом случае, и он сам, и близкие ему люди теперь вне подозрений, так что о дальнейшем ходе расследования он мог бы, кажется, и не беспокоиться больше, пусть бы им и впредь занималась только полиция. Но нет! Теперь это для него дело принципа и вопрос чести. Да и убитых жалко – всё-таки люди были, пусть и не совсем удачные. Пять жертв, а от властей никакого толка! Разве это порядок? Нет, с преступником следует покончить раз и навсегда. И действовать надо быстро – следующий понедельник уже не за горами…

В этом боевом настроении он и заснул, сам того не заметив.