Враг невидим

— Вы говорите ужасные вещи, господин полицейский. Да, в нашей школе случилось большое несчастье. Но это не даёт вам никакого права на высказывания, дискредитирующие наших учеников и учителей. Ваше дело — искать убийцу, а не навязывать нам свои болезненные суждения. И между прочим, полицейскому, способному испугаться ребёнка, встреченного в переулке, пусть даже тёмном, я посоветовал бы сменить место работы. Так было бы лучше и для его хрупкой нервной системы, и для общества, которое он призван защищать!

Профессор был великолепен. Будь это уместно, Веттели ему зааплодировал бы.

Да только беда в том, что в словах отвратительного Поттинджера было гораздо больше истины, чем хотелось бы…

…Очень странное и неприятное чувство — жарко и холодно одновременно. От палящего полуденного солнца не спасает даже плотная ткань палатки, дышать внутри положительно нечем. А снаружи ещё хуже, будто на раскалённой сковороде. Но даже эта страшная жара не способна унять озноб, холод рождается где-то внутри организма, заставляет его мелко дрожать и стучать зубами. Впору отправлять денщика за вторым одеялом — смех и грех. И вообще, дурацкая ситуация: полковой врач сам жив-здоров, но малярию вылечивать не умеет, только и способен, что давать хинин. Раз и навсегда от малярии избавлял гарнизонный маг, но он три недели назад был убит нелепейшим образом — собственно, только так и можно убить мага. Два огненных шара столкнулись в полёте. Шанс — один на миллион, но всё-таки случается иногда и такое. И как всегда происходит в подобных случаях, каждый заряд вернулся в свой фламер. Со всеми вытекающими последствиями для того, кто держит фламер в руках. В общем, маг умер. Новый застрял где-то в пути. В полку началась четырёхдневная малярия, старый, скудный запас хинина кончился, новый тоже застрял где-то в пути — вот и извольте радоваться, господин капитан, когда ещё доведётся замёрзнуть на обжигающей жаре?

Веттели завернулся в одеяло и тихо захныкал — мучиться предстояло ещё часов пять, не меньше. Хотелось заснуть — не удавалось. Не жизнь — казнь Такхеметская!

Но потом он всё-таки стал засыпать: в голове приятно поплыло, и трясти стало, кажется, поменьше. Показалось вдруг — то ли вспомнилось, то ли приснилось — будто он снова в Эрчестере, в школьном дворе, идёт по первому снегу, оставляя цепочку мокрых следов, а с неба медленно падают крупные белые хлопья, тают на рукавах его куртки. Куртка промокла, от этого немного холодно, но всё равно весело, потому что сейчас он войдёт в школу, поднимется в свой класс — а там все живы…