Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году

Южное направление военных действий казалось уже для вермахта открытым, оставалось только устранить «игольное ушко» Данцига на северном направлении. Польше угрожала крайне опасная перспектива без сопротивления встретить предстоящее вступление вермахта в страну. 21 марта 1939 г. Риббентроп заявил польскому послу Липскому, что фюрера удивляет «необычное поведение Польши». Речь шла о том, что «у него складывается впечатление, будто Польша намеренно выражает свое нежелание»^{279}. Обычно эту беседу интерпретируют таким образом, что Германия стремилась загнать польское правительство в ситуацию, сходную с той, в которой оказались чехи, а это естественным образом подтолкнуло Варшаву к тому, чтобы искать поддержку у Великобритании. Но думал ли Гитлер действительно о том, чтобы разбить Польшу и расчленить ее на несколько частей, чтобы обеспечить себе безопасный тыл на Востоке и начать наступление на Западе? Липский интерпретирует требования германской стороны таким образом, что «немцы приняли решение как можно скорее осуществить их восточную программу» и очень хотели знать, «какую же позицию наконец-то займет Польша»^{280}.

Что понималось под «восточной программой»? Петер Клейст, секретарь Германо-польского общества в Берлине и сотрудник министра иностранных дел Риббентропа, объяснял журналистам ситуацию тех дней следующим образом: «В ходе дальнейшего осуществления планов Германии война против Советского Союза остается последней и решающей задачей германской политики. Если ранее существовали надежды привлечь Польшу в войне против СССР в качестве союзника на свою сторону, то теперь Берлин убежден, что Польшу, с учетом той политической ситуации, в которой она оказалась, и той конфигурации территории, которой она сейчас располагает, нельзя использовать в качестве вспомогательной силы против Советского Союза. Очевидно, что Польша вначале должна подвергнуться территориальному переделу (отделение от нее районов, ранее принадлежавших Германии, образование Западноукраинского государства под германским протекторатом) и политической реорганизации (назначение надежного с точки зрения Германии руководства Польского государства), пока не наступит благоприятный момент для того, чтобы начать войну против России с помощью Польши и руками Польши»^{281}.

Однозначный отказ Польши стать партнером антироссийской коалиции привел в Берлине к резкому повороту. Гитлер откровенно демонстрировал, что Варшава разочаровала и обманула его. Теперь он мысленно должен был настраиваться на то, чтобы изменить сроки запланированного столкновения с СССР, чтобы сначала решить «польский вопрос». Его планы крайне осложнялись тем фактом, что Польша подала откровенный сигнал, увеличив свои военные силы в коридоре и под Данцигом, и что захват города вермахтом в ходе путча стал невозможен. Но и теперь фюрер отказывался применять силу, как это он объяснил 25 марта командующему сухопутными войсками, поскольку он «не хотел толкать Польшу в объятья британцев». У него еще была надежда на то, что поляки уступят под его давлением и смирятся со вступлением вермахта в Данциг. «Но мы должны надкусить это кислое яблоко и гарантировать границы Польши»^{282}. Это были слова Гитлера. А министр иностранных дел Польши спустя три дня дал однозначно понять, что в случае насильственного захвата Данцига Германией начнется война^{283}.

У Гитлера не было страха перед этой войной, так как он кроме всего прочего думал еще и о том, чтобы «при наличии особо благоприятных политических предпосылок» нанести Польше такой сокрушительный удар, чтобы «с ней на многие десятилетия перестали считаться как с политическим фактором»^{284}. В этих словах отчетливо проявлялось его разочарование и огорчение от провала проекта по созданию союза с поляками. А что же могли означать «особые благоприятные политические предпосылки», когда он пытался убрать со своего пути несговорчивого соседа? Исходя из политического образа мышления Гитлера, речь шла о том, развяжет ли Англия ему руки на Востоке.

Определенно можно сказать, что в этих его высказываниях еще не прослеживались ни расово-идеологические максимы, ни стремление уничтожить Польшу полностью. Это было решение, напоминающее приведенную ранее интерпретацию Клейста. Отходя от духа пакта с Пилсудским, Гитлер стремился придать строптивой Польше всего лишь статус некоего вспомогательного народа.