Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году

На деле же размышления Гитлера о политике в начале 1920-х гг. не обнаруживают какой-либо ненависти к Польше^{57}. Венский период его биографии наверняка был отмечен некоторой антипатией к активному польскому национализму, однако куда более сильную неприязнь он испытывал к чехам и венграм. Ревизионистские требования Гитлера с учетом лозунгов о «борьбе с условиями Версальского мира» были направлены против нового Польского государства, вместе с тем он восхищался Пилсудским как человеком, одержавшим победу над Красной армией, восхищался его солдатским национализмом^{58}. Гитлер критиковал действия прусских консерваторов. По его мнению, они совершили ошибку, аннексировав в XVIII веке Польшу с целью превращения поляков в хороших немцев либо пруссаков. Вместо этого — и здесь становится очевидным его расовое мышление — следовало изолировать либо изъять чужую кровь, дабы заселить вновь приобретенные провинции собственными соплеменниками.

Ядро его политических взглядов составляло отношение к России — и это прежде, нежели он изложил их в программном произведении «Майн кампф». Здесь тесно переплелись антисемитизм, расовая идеология, антикоммунизм и нацеленная на приобретение «жизненного пространства» / новых территорий завоевательная война, а также идеи достижения экономической автаркии.

Если поначалу Гитлер являлся приверженцем пангерманского каталога военных целей, а позже делал ставку на союз с гражданской Россией, то еще через некоторое время он оказался во власти крайнего антисемитизма. Эти воззрения Гитлера исключали всякую возможность сотрудничества с советским режимом, поскольку антисемитизм и большевизм представляли собой в восприятии Гитлера две стороны одной медали. Единственный лидер правой оппозиции, он считал Рапалльское соглашение 1922 г. ошибкой, выступая в период Рурского конфликта 1923 г. с критикой любых инициатив по сближению Германии и России^{59}. Сосредоточенность Гитлера на расовой идеологии привела к тому, что он исключил возможность альянса с постреволюционной Россией, возможность, на которую делали ставку люди, подобные Секту, а также критикуемые Гитлером приверженцы «политики исполнения».

Среди множества идеологических и политических взглядов, которые он интегрировал в свою программу, примечательно влияние балтийского немца Альфреда Розенберга в том, что касается русского вопроса. Идеолог партии и с 1941 г. рейхсминистр оккупированных Восточных территорий, он в середине 1920-х гг. еще не имел ясного представления о грядущей «войне за жизненное пространство». Как и многие другие в это время, он делал ставку на то, что «еврейский большевизм» в ближайшее время рухнет, в результате чего в Прибалтике и Украине к власти придут националистические силы. Распад Российской империи на «этнически чистые» национальные государства позволит Германии оказывать преимущественное влияние на эти территории. Вместе с тем в 1926 г. Розенберг в связи с заключением Берлинского договора указывал на то, что принципиально не исключает тактического альянса с советским режимом^{60}. В соответствии с моделью 1918 г. он делал ставку на независимую Украину, что, в свою очередь, шло вразрез с интересами Польши.

Гитлер был вынужден со всей резкостью противостоять этой прорусской ориентации, пустившей корни в рядах его собственной партии. Внутрипартийная оппозиция — речь идет о так называемой группе Штрассера — поддерживала левый уклон, который в крайней своей форме являл собой «национал-большевизм». Члены группы желали видеть в Советской России естественного союзника в будущей войне с Западом за самоутверждение. На партийной конференции НСДАП 1926 г. в Бамберге между Гитлером и социалистической фрондой произошел конфликт, причем взгляды последней разделял и Йозеф Геббельс.

Запись в дневнике Геббельса от 15 февраля 1926 г.:

«Я словно убит. Какой Гитлер? Реакционер? Чрезвычайно нерасторопный и неуверенный. Русский вопрос: абсолютное непонимание сути, Италия и Англия — естественные союзники. Чудовищно! Наша задача заключается в уничтожении большевизма. Большевизм — дело рук евреев! Мы должны унаследовать Россию! 180 миллионов!!! […] По всей видимости, одно из величайших разочарований моей жизни. Я уже не верю в Гитлера безоглядно. В этом и состоит ужас: меня лишили внутренней опоры. Я — лишь половина меня самого»^{61}.