Враг стрелка Шарпа

Святой отбубнил латынь, причастил усопшую и перекрестил.

– Шарп? – Нэн участливо коснулся его локтя и указал на восток.

К ним неторопливо ехал Дюбретон. За жеребцом полковника шагал Больше?, волоча Хейксвелла. Желтомордый поминутно запахивал незастёгнутую шинель, даже не помышляя вырваться из железной хватки француза. Дюбретон отдал честь Нэну, обменялся с ним любезностями и повернулся к Шарпу:

– Майор Шарп?

– Сэр?

– Он это сделал. Мы видели. Передаю его вам.

– Он сделал?

– Да.

Больше? толкнул Хейксвелла к Шарпу. На передёргиваемой судорогами жёлтой физиономии был написан животный ужас. Шарп поискал и не нашёл в себе ненависти к этой мерзкой твари, столько лет отравлявшей ему жизнь. Ненависть выгорела с другими чувствами, и пустоту заполнила скорбь, безбрежная всепоглощающая скорбь. Палаш валялся в десятке метров, брошенный во время бега, когда Тереза ещё не умерла для Шарпа. Но теперь она умерла. Его жена. Мать его дочери. И Шарп не желал поганить место смерти Терезы кровью желтомордой гадины.

– Сержант Харпер, позаботьтесь, чтобы рядовой Хейксвелл дотянул до встречи с расстрельной командой.

– Есть, сэр.

Ветерок наметал снег к подошвам Терезы. Проклятая долина. Проклятый перевал.

Дюбретон заговорил снова:

– Майор?

– Да, сэр?

– Всё.

– Всё?

– Мы уходим. Вы победили, майор. Вы победили.

Победа. Победа ценой жизни Терезы. Победа, оставившая его дитя без матери. Победа, разрывающая его сердце больнее картечи.

Майор Дюко из деревни наблюдал через подзорную трубу, как Шарп поднял тело жены и понёс к замку. Здоровенный сержант подобрал из сугроба палаш, и Дюко опустил оптику. Майор поклялся отомстить Шарпу, но месть (в этом Дюко был согласен с испанской пословицей) – блюдо, которое подают холодным. Час Дюко пробьёт.

Снег засыпал обломки куклы.

Рождество кончилось.

Эпилог

Шарп находился в той комнате, где всё началось в прошлом году. В прошлом году. Звучит странно. Однако, из песни слова не выкинешь, шёл десятый день нового 1813 года, с момента гибели Терезы миновало две недели. Близилась весна и новая компания.

Огонь пылал в камине, около которого Шарп с таким восторгом встретил весть о своём повышении. Сейчас от былого энтузиазма не было и следа.

Веллингтон покосился на Хогана. Ирландец демонстративно рассматривал потолок, и Веллингтон с натужной небрежностью сказал:

– Я вынужден оставить этих чёртовых ракетчиков, Шарп. Из-за вас.

– Да, мой лорд. – покорно ответил Шарп. Из-за кого же ещё. После успешного дебюта под Адрадосом было бы трудновато отправить Джилиленда обратно в Англию, – Простите, мой лорд.

– С другой стороны, вам-то они сослужили хорошую службу. – Пэр одарил стрелка одной из столь редких у него улыбок, – Не много ли вы на себя взяли, Шарп? Командовать целым батальоном!

Шарп кивнул:

– Сэра Огастеса тоже возмущало, что я много на себя беру.

Веллингтон помолчал:

– Правильно сделали. А что же сам сэр Огастес? Струсил?

Голос его был жёстким. Шарп заколебался, но Пэр не любил вранья, особенно вранья из вежливости.

– Да, сэр.

– Ну, и каково командовать батальоном? Понравилось?

– Временами, сэр.

Командующий встал перед камином, подняв полы плаща. Сапоги его густо покрывала грязь.

– Слава достаётся нелегко, а?

– Пожалуй, сэр.

– Мало кто это понимает. Люди считают, что быть командующим – одно удовольствие: знай себе – раздавай приказы да купайся в лучах славы, а ведь командование – это ответственность и тяжкий труд. Очень тяжкий, мерзкий порой. Как уборщик на бойне. Да, гадко. Да, противно. Но кто-то это делать должен!

Веллингтон вдруг спохватился, как будто сболтнул лишнее, и замолчал.

– Да, мой лорд.

Веллингтон махнул рукой на дверь:

– Вас вызовут, майор Шарп. Надо подыскать вам занятие. Майор, сражающийся в моих битвах, обязан быть занятым.

Шарп двинулся к выходу. Хоган следом. Пэр остановил их:

– Шарп?

– Да, мой лорд?

Веллингтон был смущён. Он посмотрел на кресло, на Шарпа:

– Я не сильно потревожу вашу рану, если напомню, что всякая боль со временем стихает?

– Не сильно, мой лорд. Спасибо.

Майор Майкл Хоган, верный друг, какого можно найти только в армии, шагал по улицам Френады:

– Вы уверены, Ричард?

– Абсолютно.

Минуту они шли молча. Шарп замкнулся в себе после смерти Терезы, а Хоган знал, насколько разрушительна бывает подобная замкнутость.

– Я встречу вас после всего.

– После всего?

– Да. – отрезал Хоган.

Вечером он собирался напоить Шарпа вусмерть, устроив ирландские поминки, пусть и несколько запоздалые. Вместе с Харпером они уговорили Шарпа. Капитан стрелков, Фредериксон, тоже обещал придти. Одноглазый полукровка произвёл на ирландца хорошее впечатление. Майора позабавили стенания Красавчика Вильяма по поводу того, что французы так и не удосужились сразиться с ним. Читая же рапорт Шарпа, Хоган в полной мере оценил скромность Фредериксона. Прайс присмотрит за ротой, а Хоган сегодня напоит Шарпа до бессознательности, вдрызг. Пусть прорвётся, наконец, гнойник в душе стрелка. Пусть Шарп говорит о Терезе, вспоминает Терезу, и утром, когда он проснётся, у него будет дьявольски болеть голова, но больше не будет болеть сердце.

– Я встречу вас, Ричард.