Враг у порога

— Да, и великий день для старушки Ирландии, — отозвался командир нового.

Город пробуждался, струйки дыма тянулись в небо из мириада труб. Слышалось цоканье копыт по булыжнику — это пекари в своих повозках объезжали клиентов. Над Сэквилл-стрит, через улицу от почтамта, у открытого окна отеля «Грэшем» стоял человек, наслаждаясь свежим утренним воздухом. Он погладил длинными пальцами длинную седеющую бороду, и напряженные морщинки на лбу и у глаз слегка разгладились.

— Отойди от окна, пока не отправился на тот свет, — окликнула его Мэри, утопавшая в пышной перине.

— Да, матушка, — отозвался Авраам Линкольн, закрывая окно. — Но это славный день, как раз под стать столь славному событию.

— Ты же сказал, церемония в полдень. Наверное, у нас еще есть время…

Присев на кровать, он похлопал жену по руке.

— В нашем распоряжении целая вечность. Карета приедет в одиннадцать. Это будет памятный день, воистину так.

Теперь он был рад, что настоял на ее приезде ради этой важнейшей церемонии. Советники хотели, чтобы он воспользовался этим временем для агитации перед президентскими выборами, предстоявшими осенью. Но тяготы войны изнурили его до предела. Да вдобавок он хотел уделить какое-то время и Мэри, все больше и больше страдавшей от меланхолии. Это было мудрое решение. Ее замкнутость, горестная задумчивость и внезапные приступы слез почти прошли. Океанский вояж сделал свое дело; она пришла в неописуемый восторг от роскошных кают на борту нового парового лайнера «Соединенные Штаты». В Дублине ее завертела вереница приемов, следовавших один за другим, — послы и сановники из десятков стран стремились перещеголять друг друга.

Побродив по номеру, Авраам Линкольн оказался в гостиной и дернул там за шнурок звонка. Казалось, он и глазом не успел моргнуть, как раздался стук в дверь

Линкольн заказал кофе. И присел, прихлебывая ароматный напиток, как только его принесли.

В своем энтузиазме по поводу новоприобретенной демократии ирландцы превзошли самих себя. Спешно созванный комитет из политиков и юристов под ненавязчивым руководством Джона Стюарта Милла сладил конституцию, основанную, как и мексиканская конституция 1823 года, на американской модели. Были избраны судьи нового Верховного суда, и вскоре подготовка к всенациональным выборам пошла полным ходом.

В то же самое время закрытые участки Королевской полиции реквизировали и наводили в них лоск, чтобы там могли обосноваться первые офицеры Национальной полиции. Ну и что с того, что многие из них — ветераны американской армии? Они сильны и горят желанием работать — да к тому же они ирландцы. Не то что прежние полицейские, прислужники иноземных хозяев, которых больше боялись, чем доверяли. Конечно, не секрет, что их старшие офицеры — сплошь добровольцы из американской армии, но поскольку они никогда не показывались на публике, никто не обращал на это внимания. Общественность заверили, что это временные командиры, пока сами полицейские не наберутся опыта.

В Белфасте и на севере воцарилось неспокойное перемирие. Когда последних британских солдат схватили и вывезли из страны, режим чрезвычайного положения был смягчен. Но американские солдаты остались в казармах и моментально реагировали на любые угрозы миру. Политические митинги поощрялись; политические демонстрации категорически возбранялись. Военврача Рейнольдса освободили от медицинских обязанностей, и он вошел в ольстерский полицейский комитет, отбиравший кандидатов в новую Национальную полицию. Дискриминацию по религиозному признаку строго-настрого запретили: ни у кого нельзя было спрашивать, какой веры он придерживается. Да и с адресом возникли проблемы, поскольку всем и каждому на севере клановые границы были известны с точностью до дюйма. Под бдительным присмотром Рейнольдса, быстро подавлявшего малейшие разногласия, набор в полицию мало-помалу продвигался. И отнюдь не случайно половина полицейских были протестантами, а половина — католиками.

Жалованье было хорошим, форма новой, а талантливые быстро продвигались по службе.

Но увольняли при малейшем намеке на религиозную вражду. Ряды полицейских редели, потом пополнялись снова, пока в конце концов не стабилизировались. По душе это было жителям Ирландии или нет, но их страна — и на севере, и на юге — стала страной закона и равенства; и для дискриминации в ней не осталось места.

Выборы прошли куда более гладко, чем кто-либо ожидал. Конечно, в некоторых округах избирательных урн было больше, чем избирателей, но, в конце концов, дело происходило в Ирландии и чего-то подобного ожидали. А в ночь перед выборами дошло даже до беспорядков, и кое-кого из смутьянов пришлось упрятать за решетку. Но протоколов никто не составлял, репрессии не планировались, и наутро двери камер распахнули.