Враг женщин

— Господин директор, — сказал я, — может быть, увидев эту картину, ты и рассердишься, но если бы я оказался на твоем месте, я оценил бы мастерство человека, который, не заходя в помещение, сумел так расписать его стены и потолок. Я бы одобрил его работу. В любом случае теперь уж точно тебе придется оштукатурить стены этой комнаты. Чем она хуже других?

* * *

Именно в тот день я увидел тебя, Недждет!

Ты сидел в уголке сада, под тощим деревцем, дававшим слабую тень, вместе с каким-то молодым военным. Прошло уже часа три. Я обошел всю школу, стал помогать малярам, потом выскочил на улицу, прокатился на трамвае, поругался с кондуктором, двинул ему кулаком в челюсть и снова вернулся на школьный двор. А вы все еще сидели на том же месте, в том же положении. Похоже, вы даже не разговаривали. Ты прижался к нему, как ребенок к отцу. Наступил вечер, и военному волей-неволей пришлось покинуть школьный двор.

В дверях вы еще раз горячо обнялись. Это была такая душераздирающая сцена прощания, что и представить себе невозможно.

Украдкой глядя на вас издалека, я принимал все так близко к сердцу, что и не передать. Я говорил себе:

«Ну вот, еще один капризный стамбульский ребенок. Выросший на коленях у матери, избалованный, как домашний котенок, и смешной до нелепости. Его записали в школу на полный пансион. Всю неделю он будет жить вдали от домашних. Как будто его сослали на край света. Ладно, это ребенок. Но что случилось с тем офицером? В униформе, с саблей, а тоже вот-вот расплачется, как мальчик! — Вы никак не могли расстаться друг с другом. Наблюдая за вами издалека, я с усмешкой продолжал свой монолог: — Да, молодой барин… Через несколько минут офицер уйдет. Ты останешься в школе один-одинешенек. Здесь такая избалованность не в цене.

Теперь я тебя буду учить. Конечно, поначалу тебе будет нелегко, но от меня тебе будет больше пользы, чем от уроков учителей. Я тебе объясню, где находится Ханья, а где Конья[15]!»

Я издалека следил за тобой, скаля зубы, как хищник на добычу, готовясь выместить на тебе всю ту злобу, которую пробудило во мне отношение ко мне других людей.

Расставшись с офицером, ты быстро помчался к ограде сада и стал взбираться по железной решетке. Я подошел к тебе и остановился рядом. Ты меня не замечал.

Я схватил тебя за ногу и потянул вниз. Но не успел я до тебя дотронуться, как ты сам свалился на землю и растянулся.

Я прождал несколько мгновений, пока ты встанешь. Но ты лежал неподвижно, не издавая ни звука. Тогда я легонько толкнул тебя ногой.

— Эй, вставай, несчастный, — сказал я. — Здесь твои капризы никому не нужны.

Ты опять ничего не ответил. Тогда я склонился над тобой, взял тебя за плечи и развернул к себе лицом. Оно было покрыто пылью. Правая бровь — разбита, из нее текла кровь. Ты потерял сознание. Я посмотрел по сторонам — кругом никого не было. Наверное, все пошли в столовую. Я поднял твое хрупкое тело и, как мешок, закинул себе на спину. Я потащил тебя к источнику и несколько раз окунул головой в воду. Ты понемногу стал приходить в себя.

— Эй, ты, тебе не стыдно падать в обморок, упав с высоты один метр? — спросил я.

Ты промолчал. Твои волосы и лицо были мокрыми от воды. Ты смотрел на меня и плакал.

Я не жалею тех, кто плачет, Недждет. Слезы в глазах других иногда напоминали мне о моей собственной слабости и пробуждали во мне только жестокость и подталкивали к еще большим издевательствам. Но не знаю почему, тогда мне показалось, что я сочувствую тебе. Словно упрекая себя, я сказал:

— А ну, достань платок и вытри лицо! Тут ты не у папочки дома, а в школе. Кому нужны твои капризы?

Ты, испугавшись, перестал плакать. Чтобы сдержать рыдания, ты кусал свои дрожащие губы, но совладать с собой никак не мог.

Твоя рана продолжала кровоточить. У меня в кармане лежала пачка сигарет, которую я утащил утром из дома, перед тем как меня отправили в школу. Я достал две сигареты. Одну зажег, а вторую разорвал и табаком присыпал твою рану.

Табак, на мой взгляд, — самое испытанное средство от ран. В моей жизни не было ни одного дня, когда я либо сам не падал, либо не подрался с кем-нибудь, поэтому я всегда носил с собой это незаменимое лекарство.

Я закричал, так как за всю свою жизнь не привык разговаривать по-человечески:

— Тебе не стыдно? Если у человека что-то случилось, что, он должен реветь и грохаться в обморок?

Ты ничего не отвечал и продолжал всхлипывать.

— Или ты жалеешь о том, что попал сюда? Нельзя же до сорока лет сиднем сидеть дома!

Ты молчал.

— А тот офицер кем тебе доводится?

— Мой старший брат…

И, произнеся слово «брат», ты снова зарыдал.

— Да ты и вправду капризуля! Что с того, что ты расстался с братом на несколько дней? Ну-ка, промой еще раз лицо! Что за невоспитанность?

— Я больше не увижу своего брата. Он поехал на фронт…

— Не беда… Вернется.

— Он не вернется… Погибнет, как и мой отец…

— У тебя нет отца?

— Он погиб на войне с греками… У меня никого не осталось, кроме брата. А сейчас и он уехал. Я залез на забор, чтобы хотя бы еще раз взглянуть на него.

— Значит, ты сирота?