— Так, — проговорил Санин, беря с комода очки и разворачивая лист. — «Уважаемый господин Татищев, в связи с реформированием Управления государственной безопасности уведомляю вас о вашей отставке с пятнадцатого июля тысяча девятьсот двадцать второго года. Президент Траупп». Поздравляю вас, Лешенька.
— Спасибо, — буркнул Алексей, тяжело опускаясь на стул. — Хотел бы я знать, что мне теперь делать.
— Ну, если не ошибаюсь, — откашлялся Санин, — генерал-майору в отставке полагается приличное содержание.
— Недурное, — подтвердил Алексей, — но дело-то не в том. Мне двадцать шесть лет. Восемь лет назад мы попали сюда, я поставил себе цель, и с тех пор у меня не было ни одной свободной минуты. Я менял приоритеты, корректировал задачи, но всегда шел к чему-то, добивался чего-то, а вот сейчас мне некуда идти. Меня просто вышвырнули с государственной службы и из политики.
— Вы сумели построить целое государство, Лешенька, — улыбнулся Санин. — Что для вас теперь построить свою жизнь? Разве мало личных проблем, что вы так сокрушаетесь?
— Да, вы правы, — произнес Алексей. — Надо заняться собой, создать семью. Наверное, пойду в бизнес. Только вот в какой? Я хорошо умею стрелять из орудий, револьверов, винтовок разных систем, вести агентурную работу, брать мосты и штабы противника. И это все. Оказывается, я не приспособлен к мирной жизни.
— Приспосабливайтесь, — проговорил Санин. — В конце концов, сражаясь на гражданской войне, вы лишь отстаивали свое право жить так, как хотите. Вы его завоевали, так пользуйтесь им. Цель достигнута, а брать вас на обеспечение за то, что вы отстаивали свои идеалы, простите, никто не обязан.
— Надо что-то решать, — протянул Алексей. — Мозги закипают.
— Кто вам сказал, что надо что-то решать? — поднял брови Санин. — У вас что, нет средств к существованию? Правильное решение придет само, но не раньше, чем вы расслабитесь и перестанете за ним гоняться. Съездите отдохнуть, живите естественно, тогда все получится. Вы сколько в отпуске не были?
— С того двухнедельного отпуска в шестнадцатом не был, — вздохнул Алексей. — Если, конечно, не считать отсидку в чекистских застенках.
— Вот и отдохните. Попутешествуйте. Я бы сам тряхнул стариной, да сыну еще только четыре. Куда бы вы хотели съездить?
— В Ниццу, — выдохнул Алексей, — и в Рим, и в Монте-Карло, и Париж хочу увидеть, и Швейцарию.
— Ну вот, — рассмеялся Санин, — а говорите, делать нечего. Полноте, в ваши-то годы!
В комнату вошла жена Санина.
— Здравствуйте, Алексей, — произнесла она и повернулась к мужу: — Дима, обед подавать?
— Разумеется, — кивнул Санин. — Вы отобедаете с нами, Лешенька.
— Конечно, — улыбнулся Алексей, — с удовольствием.
Он поднялся и направился к ванной, чтобы помыть руки.
— Да, чуть не забыл, — произнес Санин. — Пришло письмо от Павла. У него все хорошо. Он в Москве, работает в аппарате Коминтерна. Или вам это неинтересно?
— Неинтересно, — отрубил Алексей.
Павел стоял у стены спортивного зала, в центре которого царил невысокий, бритый наголо человек в гимнастерке и галифе. Мягко ступая босыми ногами по дощатому полу, он с невероятной легкостью отбивался от людей, облаченных в такую же форму военного образца, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. Павел содрогнулся. Даже если штыки затуплены, ими можно нанести серьезнейшую травму. Однако защищающегося, казалось, это вовсе не волновало. Легко уклоняясь от ударов, он без видимых усилий бросал на пол атакующего и тут же разворачивался для защиты от следующего противника.
Закончив эту опасную демонстрацию, бритый наголо человек дал приказ своим ученикам разбиться на пары и поочередно отрабатывать защиту от штыкового удара уходом за спину противника, после чего направился к Павлу. Тот приосанился и достал из кармана рубашки сложенную вчетверо записку от Петерса.
— Здравствуйте, — произнес он, когда тренер приблизился, — мне нужен товарищ Спиридонов.[33]
— Я вас слушаю, — коротко сказал тренер.
Павел протянул записку. Тот развернул, пробежал глазами и произнес:
— Здесь написано, что вы из аппарата Коминтерна. Это так?
— Да, — кивнул Павел. — Но я сотрудничаю с…
— Меня это не очень интересует, — покачал головой Спиридонов. — У вас есть боевой опыт?
— Да, — ответил Павел. — Я работал в Чека в семнадцатом–восемнадцатом годах, а в девятнадцатом командовал Ингерманландской рабочей бригадой.
— Вот как, — проговорил Спиридонов. — А после?
— А после сидел в тюрьме в Петербурге.
— Понятно, — улыбнулся Спиридонов. — А сейчас, стало быть, вы аппаратный работник?
— Сейчас — да, — сделал ударение на первом слове Павел.
— Вы уверены, что вам нужна борьба? — спросил тренер, возвращая записку и глядя Павлу в глаза.
— Абсолютно, — с напором произнес Павел. — Если меня усадили за канцелярский стол, это не значит, что я собираюсь всю жизнь перекладывать бумажки. Предстоят бои, и я хочу быть готовым к ним.
— Займитесь стрельбой, — пожал плечами Спиридонов. — Роль рукопашного боя в войне неуклонно падает.