Враги, История любви

"Я приму за правило - ничему больше не удивляться. Развод я тебе дам. Мы можем завтра пойти к рабби. В этих обстоятельствах ты не должен был приезжать ко мне, но рассказывать тебе, что логично, а что нет - тоже самое, что со слепым говорить о красках. Ты всегда был такой? Или война тебя таким сделала? Я и правда не знаю, каким ты был прежде. Я уже говорила тебе, что в моей жизни есть периоды, о которых я ничего не помню. А ты? Ты просто легкомысленный, или тебе нравится страдать?"

"На мне наручники. И я не могу освободиться".

"От меня ты скоро освободишься. От Ядвиги ты тоже вполне можешь избавиться. Дай ей деньги на билет и отошли ее обратно в Польшу. Она ж там сидит совсем одна в квартире. Крестьянка должна работать, иметь детей, утром выходить в поле, а не сидеть взаперти, как зверь в клетке. С тобой она еще как-нибудь перебьется, а если тебя, сохрани Боже, арестуют, что будет с ней?"

"Тамара, она спасла мне жизнь".

"Это причина, чтобы уничтожать ее?"

Герман не стал возражать. Медленно светлело. Он видел Тамарино лицо. Оно все больше и больше выступало из темноты - черта здесь, черта там, как портрет, который возникает под рукой художника. Ее глаза, глядящие на него, были широко раскрыты. Солнце внезапно бросило на стену напротив окна пятно света, которое походило на багряную мышку. Герман почувствовал, как холодно в комнате. "Ложись, еще умрешь", - сказал он Тамаре.

"Так быстро черт меня не утащит".

Все же она легла, и Герман накрыл ее и себя одеялом. Он обнял Тамару, и она не противилась ему. Ничего не говоря, они лежали рядом друг с другом, захваченные сложными и противоречивыми требованиями тела.

Огненная мышка на стене поблекла, лишилась хвоста и скоро совсем исчезла. На некоторое время снова наступила ночь.

4.

Герман провел день и вечер перед Йом-Киппур у Маши. Шифра Пуа купила две жертвенные курицы, одну для себя и вторую для Маши, Герману она хотела купить петуха, но он это запретил. С некоторых пор он подумывал, не стать ли вегетарианцем. Он теперь все время говорил о том, что дела, которые вытворяли нацисты с евреями, - ничем не отличаются от того, что делают люди со зверьми. Как кусок домашней птицы может избавить человека от греха? Почему сострадающий Бог принимает подобную жертву? Маша была согласна с Германом. Шифра Пуа поклялась, что уйдет из дома, если Маша не совершит все, что положено совершить по ритуалу. Маша вынуждена была уступить. При произнесении предписанных молитв курицу подбросили в воздух и заставили перевернуться через голову, после чего Маша отказалась нести птиц к мяснику.

Обе курицы. белая и коричневая, со связанными лапами лежали на полу, и их золотые глаза смотрели в разные стороны. Шифра Пуа пришлось нести кур к мяснику самой. Как только она ушла, Маша разразилась слезами. Ее лицо исказилось и стало мокрым. "Я больше не могу в этом участвовать! Я не могу! Не могу!"

Герман дал ей платок, и она высморкалась. Она ушла в ванную, и он слышал ее приглушенный плач. Потом она вернулась в комнату с бутылкой виски в руках. Часть она уже выпила. Она и смеялась, и плакала - с упрямством испорченного ребенка. Герману пришло в голову, что это беременность сделала ее ребячливой до неприличия. У нее появились замашки маленькой девочки, она все время хихикала и изображала наивность. Он вспомнил слова Шопенгауэра о том, что женщина никогда не становится взрослой. Та, что вынашивает детей, и сама остается ребенком.

"В этом мире человеку остается только одно - виски. На, глотни!", сказала Маша и приставила ему бутылку к губам.

"Нет, это не для меня".

Этой ночью Маша не пришла к нему. Она приняла таблетку снотворного и заснула сразу после ужина. Она лежала на своей кровати полностью одетая, в дурмане, как сильно выпивший человек. Герман потушил свет в своей комнате. Курицы, из-за которых поссорились Шифра Пуа и Маша, уже лежали в холодильнике, ощипанные и вымытые. В окне стоял почти полный, в три четверти. месяц. Он бросал молочный свет на вечернее небо. Герман заснул и видел во сне вещи, не имевшие никакого отношения к его нынешнему настроению. Во сне он скользил с ледяного холма, используя новое изобретение комбинацию коньков, санок и лыж.

На следующее утро, после завтрака, Герман попрощался с Шифрой Пуа и Машей и поехал в Бруклин. По дороге он позвонил Тамаре. Шева Хаддас забронировала ей место в женской части своей синагоги, чтобы она могла быть там во время полуночных молитв. Тамара, как и подобает благочестивой жене, пожелала Герману всего наилучшего и добавила: "Что бы ни случилось, у меня нет никого, кто бы был мне ближе, чем ты".